Вещи я даже не разбираю, поэтому утром, как только справляемся с завтраком, покидаем квартиру. Оля так и не вернулась утром, так что я смею надеяться, что она с нами не отправится к родителям Назара. Почему мне это важно? Только ли из-за сына?
В машине сажусь назад, рядом с Платошей. Тот сыт и потому довольно быстро засыпает в дороге, а я смотрю на него и кручу в голове одни те же вопросы — почему я не рассказала Назару? Почему скрыла от него беременность? Не была уверена, что он отец или были еще причины?
Столько всего остается за пеленой. И помимо этих критичных вопросов и обстоятельств, я потеряла и нечто бесценное — память о первых неделях сына. Кормила ли я его? Как прошли роды? Как он спал? Когда в первый раз улыбнулся?
Ощущение, что меня обокрали, никак не покидает. Но, увы, мне некому предъявлять счет. В отличие от Назара. Для него как раз-таки очень понятно, кто виноват.
В какой-то момент мы встречаемся с ним глазами через зеркало заднего вида, и я не выдерживаю:
— Ты поверил, что Платон твой после того, как я скрыла его? — и тут же жалею об этом.
Лицо бывшего становится непроницаемым и отстраненным. В итоге я все же отворачиваюсь, а затем слышу ответ, от которого становится больно и горько внутри:
— Платон — мой сын. Я сделал ДНК-тест.
Умом я понимаю все рациональные доводы почему и из-за чего, но какая-то робкая надежда в этот момент аснет.
— Ясно.
До самого дома мы больше не говорим ни слова. И только когда останавливаемся перед воротами я все набираюсь смелости спросить:
— Оля тоже приедет?
— Зачем? — искренне удивляется Назар. — С здесь с Платоном есть кому посидеть.
И говорит он это таким тоном, что я догадываюсь — речь не обо мне.
— А я? Меня ты совсем со счетов списал уже? — возмущаюсь.
— Тебе лучше заняться здоровьем, Полин. И вспомнить, куда ты ввязалась.
На это мне нечего ответить. Да и незачем. Назар очень четко указал на мое место в его жизни. Вот только я не согласна так просто отойти в сторону. Платон — мой сын. А я — его мать. И точка.
Стоит только заехать на территорию, как из дома к нам выходит женщина. Стройная, красивая, ухоженная. Мне очень неловко, ведь я не догадалась спросить у бывшего хотя бы как зовут его родителей.
К счастью, Назар вышел первым. Так что его мама сразу переключилась на него.
— Мы уже заждались! Привет! — это она уже оборачивается ко мне и приветливо улыбается. А я теряюсь. Потому что не понимаю — ведь если я изменила ее сыну, то разве она не должна….? — Полина! — И пока я судорожно придумываю, как ответить, она уже обнимает меня. — Ну, ты чего такая потерянная?
— Мам, я же говорил — она пока ничего не помнит, — устало говорит Назар.
— Ой, прости, Поль. Понадеялась, знаешь… — тут же винится она. — А где мой внук?
Ее внимание переключается на Платона, а я ловлю внимательный взгляд Назара. Словно он рассчитывал на то, что я должна как-то по особенному отреагировать.
— Идем, я уже приготовила вам комнату, — командует бывшая свекровь, беря на руки малыша. Который, к слову, совершенно не пугается ее. Будто уже знает. — А заодно и с дедом нашим познакомимся.
— Ты ему сказала? — обреченно спрашивает Адамиди.
— Сам-то как думаешь? — многозначительно улыбается его мать.
Я уже мало что понимаю, поэтому даже не рискую участвовать в разговоре. Ощущение, что двигаюсь, как по минному полю, не покидает меня.
Стоит нам только зайти в дом, как я вижу и отца Назара. Высокий, статный мужчина с посеребренными висками. Его цепкий взгляд быстро проходится по нам и задерживается вначале на мне, а затем сосредотачивается на Платоне. И вот я прямо вижу момент, когда его лицо неуловимо меняется. Становится мягче, что ли.
— Ну, чего стоишь, Лео? — задорно произносит свекровь. — Смотри, кто приехал! Смотри какой хорошенький. А главное, ведь вылитый Назар…
Она еще что-то говорит, а у меня начинает звенеть в ушах. А затем их будто закладывает. Снова вижу картинку из прошлого — вот точно так же нас с Назаром встречают его родители. И его отец, кажется…
— ПОЛЯ!
Резкий окрик вырывает меня из оцепенения. Платон хнычет, а бывший снова встряхивает меня и взволнованно смотрит в глаза.
— Опять?
— П-прости… — меня начинает трясти. Понимаю, что вся эта сцена, получается, развернулась при его родителях, и я ощущаю себя какой-то ущербной, неполноценной. — Простите, я…
— Полина, ты что! — тут же начинает говорить бывшая свекровь. И даже делает шаг ко мне, но Платоша начинает хныкать громче, и ей приходится переключиться на него. — Сын, веди ее в комнату наверх. В вашу комнату.
Меня до сих пор потряхивает, и я даже не успела ничего возразить, как он и правда берет меня под руку и уводит наверх. Только возле двери я торможу, потому что кое-что понимаю:
— Нашу комнату? — растерянно смотрю на Назара.
— Мы здесь жили. Какое-то время.
Он открывает дверь и чуть подталкивает, побуждая войти внутрь. Я осматриваюсь по сторонам, надеясь увидеть хоть что-то знакомое. Адамиди не торопится уходить, стоит и наблюдает за мной.
— Назар, а почему твои родители были рады меня видеть? — тихо спрашиваю, боясь повернуться к нему лицом. — Почему не выгнали сразу, если я… — у меня даже не выходит озвучить то, что хочу. Потому что это просто за гранью, и я ведь до сих пор не верю. — Если я так виновата перед тобой.
— Потому что они не знают об этом.
Услышав ответ, резко оборачиваюсь к нему.
— Что?!
— 18 Полина -
Назар хмуро смотрит на меня и молчит.
— Почему не знают?
— А чему ты удивляешь? — криво ухмыляется он и делает шаг ко мне. — Думаешь, мне так хотелось рассказывать всем, что моя собственная жена наставила мне рога?
В его голосе звенит боль и злость. То есть до сих пор его не отпустило. Он все еще помнит.
— Да, но… Но как ты объяснил наш развод?
— Банально не сошлись характерами.
Тема разговора очень скользкая, болезненная для обоих. Но нам придется ее продолжить — иначе я так и не смогу разобраться со своей жизнью.
— А ты знаешь почему… — нервно сглатываю и собираю всю храбрость, что у меня есть, прежде чем закончить: — почему я изменила?
Взгляд бывшего темнеет настолько, что теперь мне становится не просто не по себе — становится страшно.
— Знаешь, Полина, я бы тоже хотел это знать. Очень хотел. Знать. Чего тебе не хватало… — последние слова практически выплевывает мне в лицо, а я стою, замерев и едва дыша.
