И вот сын-то у нас появился. А отношения, семья…
Ревность и злость на бывшую до сих пор грызут изнутри. Я так и не смог простить. Думал, прошел, смирился, принял.
Ни черта. До сих пор больно от мысли, что она легла под другого, позволила ему поиметь себя. Предала нашу семью.
Будто почувствовав, Полина поднимает взгляд и смотрит ровно на меня. Вряд ли что-то видит, я это понимаю. Но не могу отделаться от странного ощущения.
Момент разрушает мама, которая окликает Полину, и та отворачивается. А я, наконец, выдыхаю. Даже сам не понял, что был все это время слишком напряжен.
К черту. Надо завязывать с этим. Да, у нас общий сын. Да, надо разобраться, куда она ввязалась. А потом — все. В конце концов будем общаться только ради ребенка. И точка.
Ближе к вечеру возвращается отец. Они с матерью снова полностью поглощены внуком до самого ужина. Полина отсиживается в комнате, пробормотав, что немного устала, хотя подозреваю, что она просто прячется.
Вообще вся эта ситуация напоминает какой-то бред. Когда все всё понимают, но все равно продолжают делать вид, что нет.
Ужин проходит так же странно, как и обед. Попытки мамы примирить нас становятся куда более откровенными, и вот это начинает напрягать. Не только меня, кстати.
Полина шарахается от меня, как от прокаженного, и начинаю подозревать, что, возможно, она стала что-то вспоминать, но при этом молчит. С ней бы поговорить наедине, но здесь, в доме родителей, мы как под микроскопом. То, что мама решила добиться нашего воссоединения, только усугубляет ситуацию.
Когда этот непростой день, наконец, подходит к завершению, я эмоционально выжат. Единственное хорошее — Платон. Время, проведенное с ним, словно исцеляет. Даже иррациональная злость на бывшую жену притупляется. Правда, даже ближе к полуночи сон не идет, и я спускаюсь вниз. Зачем? И сам не знаю. Но лежать в комнате, зная, что за стеной Полина и сын, больно. Потому что все то, о чем я так мечтал, рядом, но уже недоступно мне в полной мере.
Нет больше семьи, дарения. Нет той, кого я выбрал и впустил в своем сердце.
Проходя мимо гостиной, замечаю движение и останавливаюсь. Иду чуть дальше — комната в полумраке, а рядом с диваном — Полина. В коротких шортиках и маечке…
— 20 Полина -
Весь день чувствую себя неуместной в этом доме. Я ничего не помню, но ощущение, что я здесь лишняя, не покидает. Мне не в чем упрекнуть Аврору — она потрясающая. И Леонидас тоже. Они оба очень добры ко мне. Незаслуженно добры.
Я того не стою.
Я предала их сына, а теперь вынуждена прятаться здесь, чтобы спастись от чего-то нехорошего.
Я словно живу в кредит, долг, который попросту не знаю, чем оплатить.
И вырваться я тоже не могу. Куда я пойду? В памяти белый лист. А у меня сын. Платоша… Никто его не отдаст мне. Пусть сегодня приступов не было, но это ведь ничего не значит.
То как смотрит на меня Назар каждый раз напоминает о том, что случилось. О том что я сделала. Он не кричит, не ругается, не обижает меня.
Но в его глазах я вижу так много всего, что хочется сбежать. Малодушно сбежать туда, где я могла не прятаться.
Днем звонил Володя и спрашивал о самочувствия. Вскользь упоминал про врача, которого ему посоветовали. А я просто отговорилась общими фразами. Теперь, когда выяснилось, что он партнер Назара, я не могу воспользоваться и помощью Емельянова, чтобы не усугубить дела в компании бывшего мужа. Я и так слишком много причинила боли. Куда еще-то?
С Платоном меня одну почти не оставляют. Только днем на прогулке с коляской. И то совсем ненадолго. Понятно, что причины для этого есть, но это лишь подчеркивает мое зависимое положение.
И только ближе к ночи напряжение немного спадает, когда я остаюсь одна. Радионяня молчит — сынок получил сегодня много эмоций, и после еды уснул довольно быстро. А вот я не могу.
Так одиноко и страшно мне не было даже у Емельянова дома.
Спускаюсь вниз, чтобы выпить воды. Но в итоге так и остаюсь. В гостиной царит полумрак, никого. Сейчас на меня не давит ни чувство вины, ни ответственности. Мне даже дышится куда легче. Стою возле окна, разглядывая ухоженные лужайки, и пытаюсь найти хоть что-то знакомое. Уцепиться хоть за какой-то образ.
Но все тщетно.
Пока не слышу шаги. Резко обернувшись, встречаюсь взглядом с Назаром и замираю.
О, нет-нет-нет…
Он проходит в комнату. Медленно приближается, неотрывно глядя на меня. И есть что-то такое в его взгляде, от чего внутри все сжимается.
— Почему не спишь? — хрипло спрашивает он. Сейчас Адамиди в одних домашних штанах, которые низко сидят на бедрах. У меня не было возможности как следует разглядеть его без одежды. Мне такое даже в голову пока не приходило. А сейчас… Я безвольно залипаю на нем. Прохожу взглядом по широким плечам, мускулистым рукам, крепкому прессу…
Все это когда-то было мое? Я прикасалась к нему, целовала, обнимала…
— Полина? — его шепот выводит меня из мыслей. Вздрагиваю, понимая, что между нами остается совсем небольшое расстояние.
Я с опозданием понимаю, что начинаю испытывать вполне определенную тягу. И как назло спустилась-то я в пижаме, которая мало что прикрывает.
— Н-не спится, — выдыхаю, осторожно поднимая взгляд. — А ты?
— И мне не спится.
Странное напряжение пронизывает атмосферу вокруг нас. Мы оба молчим. Только смотрим, но ощущение, что только тронь — и все загорится. Полыхнет так, что мало не покажется.
Сердце так громко и быстро бьется, что мне неловко за собственные реакции. В голове мелькает мысль, что Назар может подумать, будто я специально его здесь жду.
— Наверное, мне лучше уйти, — шепчу, делая шаг назад и впечатываюсь поясницей в широкий подоконник. В горле пересыхает, и я сама не понимаю, зачем облизываю губы.
Взгляд бывшего темнеет, он опускает вниз, на мою грудь, и когда я тоже смотрю туда, краснею до ушей.
Черт! Надо было нормально одеваться!
— Я… — договорить не успеваю. Назар делает шаг ко мне и накрывает мои губы своими. Это так горячо и остро, что я задыхаюсь от момента. Не знаю, не понимаю.
Просто позволяю ему все. Откликаюсь так, словно это самое правильное, что может быть.
Его руки ложатся на мои бедра, и наши тела оказываются так близко, что даже тонкая ткань не ощущается как преграда.
— Поля… — тяжело выдыхает Адамиди. Смотрит как-то обреченно, мотает головой, будто пытается сбросить наваждение, которое поглощает нас обоих. А мне вдруг становится страшно. Что он уйдет. Что бросит одну, забрав с собой тепло и эту странную жажду, которая кажется такой знакомой.
И я рискую. Прижимаюсь к нему, хватаю за плечи и целую. Так словно это единственное имеет значение. Будто без этого мир перестанет существовать.
