А вот Ангур, напротив, как зачарованный, не мог отвести от нее своих цепких и пытливых глаз. Его взгляд, казалось, застыл в одной точке: на лице Энн.
— Таба²! Алия таба! — одними губами шептал мужчина и слова, срывающиеся с его губ, своим мягким звучанием околдовывали слух девчонки. Энн и сама не заметила, как ответила на проницательный взгляд незнакомца своим открытым и доверчивым.
— Таба! – чуть громче произнес мужчина и тут же склонил голову, чем изрядно удивил всех.
— Энни, иди к себе! — внезапно и строго прозвучавший голос Ларуса вдребезги разбил волшебство момента, приводя Энн в чувство.
Она тут же отвернулась от Ангура, кивнула отцу и побежала к себе.
— Таба, — раздался за спиной голос чужестранца, а вслед за ним и разъяренный рык отца девушки:
— Забудьте дорогу в мой дом!
****
Дезирия. Провинция Ваха.
Наши дни.
Адам.
— Ангур, мне без разницы как ты это сделаешь, но Саид должен получить свой подарок. Других способов достучаться до его сердца, видит Аллах, не осталось! —твердо и непоколебимо стоял на своем Адам.
Непроглядная ночь давно окутала своей желанной прохладой все вокруг. Однако, даже она не могла охладить гнев молодого мужчины. Он шел к своей цели много лет. Долгих, беспросветных, тяжелых... Он потерял слишком много: отца, двух братьев и большую часть своих земель, некогда самых процветающих в Дезирии. Его народ, истощенный голодом, непомерными налогами и вечными войнами, давно потерял всякий вкус к жизни и доверие к королевской семье. Адам и сам все чаще сомневался в здравом уме Саида — правителя Дезирии, и неуклонно вспоминал последние слова отца: "Слабость Саида на севере. Найди то, что греет его сердце сильнее солнца в полуденный зной, и, увидишь, как вновь расцветет его величие." И он нашел… По крайней мере, именно так он думал, отправляя своих людей на край света за строптивым жеребцом.
Адам Ясин Ибн Аббас Аль-Ваха смотрел вдаль, безошибочно устремив свой взор на северо-запад, туда, где прямо сейчас его верный и преданный Ангур столкнулся со стеной в лице Ларуса Хаканссона. Упрямый, непробиваемый ишак, нежелающий уступить жеребца, путал все карты молодому шейху.
О любви Саида к лошадям не знал, разве что ленивый. Десятки арабских скакунов самых разных мастей служили украшением и визитной карточкой правителя. Но мало кто знал, что самую преданную и безграничную любовь Саид питал лишь к одному совершенно не похожему на остальных жеребцу. Смерч был его отдушиной, его другом, его главным и самым дорогим воспоминанием из прошлого. О том, как затесался лохматый, приземистый и коренастый конь с характером самого дьявола среди отборных арабских скакунов, слагали легенды. Но все они сводились к одному: Смерч спас Саида и тем самым сохранил королевский род.
Около пяти лет назад Смерч заболел, а после, несмотря на усилия лучших ветеринаров, умер, оставив в сердце Саида зияющую дыру. С тех пор эмира словно подменили. Безжалостный, озлобленный, свирепый , казалось, он сорвался с цепи.
— Адам, я разберусь с конем, обещаю, — тяжелым голосом отозвался Ангур. — Будь спокоен, Саид получит то, что поможет нам приблизиться к цели.
Уже не первый год Адам — молодой эмир провинции Ваха, когда-то самой богатой в Дезирии, безуспешно пытался повлиять на Саида, на его глупую и необдуманную манеру управления страной. Только все в пустоту. Сумасбродный Саид Ибн Бахтияр Аль-Наджах никого не слышал и постепенно разрушал то, что его предки возводили ни одно столетие. Постоянные восстания и жгучее недовольство народа он подавлял жестоко и безоговорочно, вселяя в людей страх и приучая к покорности. Единственный оставшийся в живых из королевского рода Аль-Наджах Саид совершенно был не готов к трону и заботе о своем государстве. Да и никогда он не рвался к власти. Еще двадцать лет назад сам отрекся от престола ради безумной любви в пользу младшего брата . Вот только, покинув Дезирию на долгие месяцы, Саид вернулся к обгоревшим руинам былого могучего государства, потеряв не только свой дом, но и всю семью...
Именно тогда он подарил народу надежду, вопреки былому отречению взойдя на престол, а люди приняли его, понимая, что Саид был единственным , в чьих венах текла королевская кровь.
Именно тогда он и привез в Наджах Смерча — непокорного жеребца из далекой Исландии, который стал символом новой страницы в истории Дезирии.
Именно тогда, семилетний Адам впервые увидел дочь Саида Алию: крохотную малышку с огромными искрящимися глазами и золотистыми, словно вечернее солнце волосами, и твердо решил, что однажды она станет его женой.
— Ясин, — голос Ангура отвлек Адама от воспоминаний, — есть еще кое-что!
— Говори, — отрешенно произнес тот. Уже давно ему не сообщали хороших новостей, а к плохим он, пожалуй, привык и умел достойно принимать их.
— Девушка, дочь Ларуса Хаканссона, — Ангур замолчал, видимо, пытаясь подобрать нужные слова.
Открыто признаться, что Энн была точной копией невесты Адама, мужчина не мог. Саид воспитывал Алию, строго соблюдая традиции, а потому лицо девушки было скрыто от посторонних глаз последние лет шесть. Даже Адам, с детства вхожий в дом эмира Дезирии и считавшийся будущим мужем девушки, уже долгие годы не видел ее золотых волос, от которых не мог отвести глаз в детстве.
— Ангур, мне нет дела до его дочери. Это все?
Не подозревавший ни о чем Адам, не намерен был разговаривать на отвлеченные темы.
— Все, — вымолвил Ангур, так и не решившись сообщить вспыльчивому мужчине об Энн. Он понимал, что тогда ему пришлось бы повиниться и в том случае, когда застал Алию в саду без хиджаба и в компании Маджида. Ангур, при всей своей напускной холодности и жестокости, понимал , что подобная новость способна разбить сердце Адама и исковеркать жизнь Алии.
¹ Лаугавегур — из самых симпатичных и популярных улиц Рейкьявика. Её название можно перевести как «дорога к горячему источнику», laug по-исландски «горячий источник», vegur – «дорога». Она расположена в центре города, и считается его главной торговой улицей.
² Таба — копия (араб.)
3. Просьба
Юго-Западное побережье Исландии
Наши дни
— Ты считаешь это забавным? — сидя на деревянной перекладине забора и глядя на Энн огромными выпученными глазищами, удивлялась Хилдер. Только что подруга поделилась с ней событиями минувшего вечера.
— Ой, Хил, у тебя сейчас такие же глаза, как у того чужака. Не хватает томного голоса и жуткого "Таба", — никак не могла перестать смеяться Энн, ухватившись руками за жердочку и качая ногами.
Этим утром, как и договаривались накануне, девчонки встретились возле конюшен, чтобы обсудить план по спасению Странника. Хилдер обещала закинуть удочку отцу о работе на выставке, а Энн по возможности не злить своего. И если одна из них справилась со своей задачей, то вторая все еще переживала и ждала наказания от Ларуса, хотя и старалась не показывать подруге своего волнения. Вместо этого Энн во всех красках описывала Ангура: его нелепую и смешную одежду, его корявое произношение отдельных слов и то, как загадочно тот шептал что-то на своем языке, глядя на Энн.
