— Тогда в больнице я говорил с тобой обо всём, но главного так и не сказал, — озябшая ладонь Адама прильнула к тёплой и залитой румянцем щеке Энни.
— И что же, по-твоему, главное? — не в силах сдержаться, девушка прикрыла глаза: таким приятным и долгожданным было для неё прикосновение мужской ладони. А ещё ей вдруг почудилось, что делает так Адам не впервой. Обрывки смазанных воспоминаний вихрем ворвались в её голову: она видела его в пустыне, когда казалось, что надежды не было, чувствовала его биение сердца, когда за спиной бушевала стихия; слышала его голос, когда в нос ударяли затхлые запахи шатра Зухарии, и точно также ощущала его ладонь на своей щеке, когда Ангур стремительно рассекал пески Блароха. И пусть эти картинки не были чёткими и больше походили на виде́ния, Энни знала, что так всё оно и было.
— Амани¹, — прошептал Адам, едва касаясь губами её лба. — Ты сама как думаешь, что для меня главное?
— Власть? — предположила девчонка. Скорее в шутку, но ей хотелось услышать ответ эмира.
— Нет, Энни, — усмехнулся он. — Я давно отказался от престола и от брака с Алией. Помнится, один очень преданный и важный для меня человек однажды сказал, что несчастный правитель не сможет сделать свой народ счастливым. С Алией я бы никогда не обрёл счастья... Значит, Всевышний уготовил для меня иной путь.
— И какой же? – вдыхая аромат любимого человека, ставший таким родным и необходимым, спросила Энни.
— Боюсь, что это путь к тебе, — обхватив усыпанное веснушками лицо, Адам нежно поглаживал щеки девушки подушечками пальцев, вынуждая Энни открыть глаза и посмотреть на него. — Я очень сожалею, что не сказал главного ещё тогда, в больнице. Но сейчас вижу, что поступил верно: я должен был отпустить тебя. Ты ожила, ты счастлива, ты вновь стала той Энни, которую я однажды полюбил.
— И что теперь? — с волнением спросила рыжеволосая красавица.
— Всё, что захочешь, только больше я не смогу тебя отпустить, даже не проси, — улыбнулся Адам, глядя в любимые глаза, наполненные счастьем, не заметить которое было попросту невозможно.
— Снова увезёшь меня в свой гарем? — Энни не смогла сдержать улыбки.
— Да, и сделаю девятой женой, — рассмеялся от души Адам.
— Девятой я не согласна, — игриво надула губки та. — Только первой!
— Единственной, — поправил девчонку эмир. — Скажи мне «да» и весь мир будет только у твоих ног.
— Мне не нужен мир, — вдруг стала серьёзной Энни. — Без тебя не нужен.
— Я буду рядом, — прошептал Адам. — Что бы не случилось!
— Даже если я не захочу в Дезирию?
— Неужели мои земли настолько не понравились тебе?
— Золотая клетка — не для меня. Да и здесь мой дом, моя жизнь. Вот он мой мир, посмотри! — Энни вскинула руки, но тут же опустила их на плечи эмира, понимая, что за этим мужчиной пойдет на край света. Вот только сказать не успела — Адам её опередил:
— А мой мир там, где ты. И неважно будут это пески Блароха или ледники Исландии. Главное, чтобы рядом с тобой!
Ещё долго на краю утёса виднелись фигуры двух влюблённых. Их взоры были устремлены друг на друга, а сердца бились в унисон. И пускай они были из разных миров, говорили на разных языках, и воспринимали мир совершенно по-разному, в эти самые мгновения не было на свете никого счастливее, чем они.
¹ — Амани, — желанная, любимая.
Эпилог
Юго-Западное побережье Исландии
3 года спустя
— Петер, милый, позови Адама!
Арна хлопотала на кухне, заканчивая накрывать на стол. Была суббота, а значит за завтраком собиралась вся семья.
— Вот ещё! — возмутился мальчишка. — Я с ним не разговариваю! Пусть на конюшне ест.
— Петер! — в голос осекли его Энни и Арна, Хинрик же просто улыбнулся.
— А что? Я неправ разве? — развёл руками подросток.
— Пит, ты превращаешься в меня, — фыркнул Хинрик, выглянув в окно. — Скажи, мам, что похож?
— Нет, второго такого я просто не вынесу, — потрепав среднего сына по голове, вздохнула Арна. — Хинрик, дорого́й, сходи сам, а то Ос точно уже утомил Адама.
— Так ему и надо, — вновь прошипел Петер.
— Я могу сходить, — подала голос Энни, переворачивая очередной блинчик. — Что на сей раз, Петер?
— Ничего, — фыркнул мальчишка, не желая ябедничать. — Сама своего мужа спрашивай.
— Адам сказал, что Пит слишком трусливый, — не сдержал смеха Хинрик, — и что Саид никогда не передаст управление целой страной в руки недостаточно отважного мужчины.
— Я не трус! — воскликнул Петер. — Просто высоты боюсь! Да и что вы не справились бы на крыше без меня? Поменять пару черепиц не такое великое дело, чтобы всем лезть наверх.
— Петер, — рассмеялась Энни. — Ты всё ещё надеешься занять место Саида?
— Да! — уверенно заявил тот. — Сама посуди: Аиша родила дочь, Маджид окончательно перебрался в Нью‐Йорк, а твой Адам вместо того, чтобы помогать Саиду, чинит деревенские крыши на юге Исландии. Кому ещё брать правление в свои руки, если не мне?
— Да, пожалуй, вариантов больше нет, — улыбаясь, согласилась Энн и, перевернув последний блинчик, поспешила за мужем.
Набросив на плечи толстовку, она выбежала на улицу, где холодное солнце едва пробивалось сквозь сизые тучи и совершенно не хотело согревать воздух. За это время Энни слишком привыкла к теплу, а потому с каждым годом приезжая на лето к родителям, всё сложнее переносила холод и всё лучше понимала Адама, который так и не смог адаптироваться к суровому климату Исландии.
Добежав до конюшни, Энни приоткрыла дверь и хотела уже позвать мужа, как заметила их Оскаром, увлечённо болтающими, совсем неподалёку.
— Ты же не любишь лошадей! — задумчиво произнёс мальчишка. К своим восьми годам он стал не на шутку рассудительным и неплохо начал говорить на английском. Как ни крути, а стимул был! Быть племянником эмира Дезирии и не понимать ни слова, мальчишку категорически не устраивало.
— Скорее я к ним равнодушен, — подтвердил Адам, стоя рядом с Оскаром возле загона чёрной гнедой кобылы.
— Но ты каждое лето ухаживаешь за ними и даже помнишь их имена и привычки, — удивился мальчуган.
— Верно, — кивнул эмир.
— Вот я не люблю тыкву. Совсем, — начал рассуждать Оскар. — Поэтому я её не ем. И в супермаркете прохожу мимо.
— Но если Арна попросит тебя, например, достать кусок тыквы из холодильника, сделаешь?
— Конечно.
— А почему?
— Не знаю, — Ос на секунду задумался, а потом ответил: — Наверно, чтобы маме было приятно. Я же её люблю.
