К тому моменту, как на пороге комнаты вновь возник расстроенный донельзя сэр Шон, Друзь успел выхлебать мелкими глоточками половину эдак четвертьведерной бутыли какой-то настойки, пахнущей валерианой, и прийти в себя. Вторую половину бутыли сообща уговорили крыси, после чего их нежная привязанность к Глори переросла в пылкое обожание.
— Мне очень стыдно, миледи, но я ничего не нашел, — сокрушенно развел руками лохолесец. — Несмотря на то что тщательно осмотрел не только вашу седельную сумку, конюшню и подворье, но и всю местность вокруг дома в радиусе десяти метров. Видимо, вы потеряли карту где-то в лесу.
То-то его не было чуть ли не полтора часа! Вот уж действительно, пошли дурака богу молиться — он и лоб расшибет, и нос, и все остальное. Кстати о дураках и травмах:
— Что с вашей рукой, сэр Шон?
— С рукой?.. А, ничего особенного, сэр Сэдрик, обо что-то поцарапался…
Угу, как же! Знаю я это «что-то»! Большое, черное, хвостатое, зубастое, любит кушать и не любит, когда в вещи его обожаемого хозяина залезают без спроса. Ки Дотт, не иначе, подумал, что Глори что-то напутала, и решил поискать карту и в моей сумке заодно. Счастье его, что Изверг к нему уже попривык и не стал хватать в полную силу…
— Бедный, бедный сэр Шон! Это все из-за меня и моей рассеянности! — всплеснула руками Глори. Она достала носовой платок, смочила его кончик в вине и стала осторожно промывать длинные кровоточащие царапины, тянущиеся через всю руку Ки Дотта до самого локтя. Судя по блаженной физиономии «богатыря», он здорово сожалел, что Изверг не разделал его с ног до головы. Впрочем, пару раз он приходил в себя и кидал на меня извиняющиеся взгляды, явно опасаясь, что я взревную и дам ему в ухо. Ох, молодежь! Да не знай я свою женушку, я бы ему еще два года назад ноги повыдергал!..
Подождав окончания медицинских процедур, Друзь хлопнул ладонями по коленям и решительно встал:
— Ну, коли все в сборе, то нечего зря время тянуть. Матреша! Тащи-ка в дальнюю светелку мой Вещий баян!
Вещий баян оказался странного вида музыкальным инструментом, больше всего похожим на большой раздвижной ящик с мехами наподобие кузнечных и двумя ручками по бокам, усеянными махонькими кнопочками. Закинув на плечи ремни, фиксирующие баян на уровне груди, Друзь кивнул на лавку:
— Садитесь и ждите. Сейчас я при помощи баяна войду в транс, а когда придет время, один из вас громко и четко задаст вопрос. Понятно?
— Чего уж непонятного, — проворчал Римбольд, — Только откуда нам знать, что это самое время пришло?
— Не волнуйтесь, не ошибетесь! — Волхв глубоко вздохнул, с чувством произнес: «Ну, боги в помощь!», закрыл глаза и растянул меха.
Мама моя! Столь душераздирающих звуков я не слышал с тех самых пор, как один мой знакомый еще в Сосновой Долине вознамерился научиться играть на волынке, совершенно не обладая слухом.
— Я, пожалуй, пойду… — дернулся было в сторону двери позеленевший гном.
— Сиди! — сквозь зубы приказала Глори. — Вдруг твой уход что-то изменит.
— А моя смерть от разрыва сердца, по-твоему, ничего не изменит?! — возмутился Римбольд, но все же подчинился.
— Скорее уж — от разрыва барабанных перепонок! — не согласился Бон. — С другой стороны, все могло бы быть и хуже.
В этот момент Друзь издал совершенный по дисгармонии пассаж, от которого у меня заломило зубы.
— Да куда уж хуже?!
— Он мог бы вдобавок петь!
— Ну?
— Что «ну»? — не понял я. Парень пожал плечами:
— А я откуда знаю?
— Разве это не ты сказал?
— Ну?! — на этот раз в вопросе чувствовалось явное нетерпение.
— Тпру! — фыркнул Римбольд, поковыряв в ухе пальцем. — Хватит дурака валять!
— Слушайте, вы не хамите! А то прокляну! Только теперь мы поняли, что, во-первых, Вещий баян уже молчит, а во-вторых, «нукал» не кто-то из нас, и даже не Друзь, а кто-то еще.
— Ой, господи! — зажала рот ладонью Глори.
— Наконец-то! Дошло! — чужим и на редкость ехидным голосом отметил волхв и тут же добавил другим, чуть выше: — И не «господи», а «господа». Нас тут двое.
— А ты зачем влез?! — возмутился «Друзь-баритон».
— Это ты влез! Сегодня моя очередь! — завопил «Друзь-тенор».
— И ничего не твоя! Твоя была в прошлый раз!
— Щаз! В прошлый раз была очередь этого булькающего зануды Рус'Алка, но ему было лениво, поэтому он попросил ответить меня.
— Эй, ты ври, да не завирайся! И ничего он тебя не просил! Ты сам предложил.
— Но он же согласился!
— Э-э… господа… — вмешался я, чувствуя, что от всего происходящего моя крыша плавно съезжает набок. — Простите, что перебиваю, но вы кто?
— Нет, Буйли, ты это слышал?! Он еще спрашивает!
— Ох, Магги, и не говори! Почаще в храм ходить надо, приятель, а не пользоваться услугами сомнительных шарлатанов вроде Друзя!
— Правильно, Буйли! Так их! И про жертвы, про жертвы не забудь!
— Мы бесконечно счастливы, что великие боги Буйль и Магиотт снизошли до наших скромных нужд и смогли уделить нам немного драгоценного времени, — торжественно склонила голову Глори. — И нам горько слышать, что незнанием своим мы вызвали неудовольствие божественных. Уверяю, что если бы мудрый Друзь хотя бы намекнул…
— Ладно, детка, расслабься! Мы — боги милостивые, не чета другим.
— Точно, братец! Но вот в храм ходить все равно надо! И жертвовать. А то не будет никакого покровительства.
— К нашей глубокой скорби, среди нас нет ни магов, ни ученых, божественные, — вмешался Бон.
— Да знаю, знаю, — сварливым баритоном отозвался, кажется, Буйль. — Уж адепта Ссуфа я как-нибудь отличу!
— Эт-точно! — поддакнул Магиотт. — Из любой ситуации без мыла вывернется. Не хочешь жертвовать — не надо, перебьемся как-нибудь, хотя пару подношений в год мог бы и сделать. Из вежливости… Ладно, спрашивай, что ли.
— Мне жизненно необходимо найти яйцо феникса, божественные. Я знаю, что оно где-то в Дальне-Руссианском Пределе…
— А если знаешь, то чего спрашиваешь?
— …но я не знаю, у кого именно оно хранится, а Предел так велик и в нем так много жи…
— А ты так мал, и у тебя так мало вре… — передразнил парня Буйль. — Ладно, не дуйся. Ту, кого ты ищешь, зовут Степанида.
— Ты чего несешь, Буйли?! Яйцо у Стефании!
— А я говорю, у Степаниды!
— Ша! Будешь из себя умного корчить, когда будут спрашивать касательно твоего любимого живодера Павлоффа!
