— Ученого!
— Все равно мне лучше знать, как зовут моих адептов из первой пятерки!
— Может, тебе и лучше знать, но в Дальне-Руссианском Пределе ее знают как Степаниду!
— Божественные, божественные! — взмолился Бон. — Я понял. Но где мне ее искать?
— Ой, какой ты нудный! У Друзя спросишь. Тут ее избушку на гусиных лапках всякий знает…
— На раковых шейках! — вставил Магиотт.
— Братец! Ты опять?!
— Нет, это ты опять! Кто из нас отвечает?
— Я!
— А я?
— А ты потом!
— А я хочу сейчас!
— Нет ничего проще, божественные, — улыбнулась Глори. — Давайте мы просто зададим вам еще один вопрос.
— Ишь, какая шустрая! — возмутился Магиотт. — А ритуал, значит, побоку?
— А на воззвание при помощи Вещего баяна, значит, можно плюнуть и растереть? — поддержал его Буйль.
— А очередность ответов на людские воззвания среди богов, значит, нагло проигнорировать?
— А… а… а здорово!
— Необычно!
— Небанально!
— Нешаблонно!
— Спрашивай!
С трудом придав лицу серьезный вид, приличествующий общению с богами, Глори покосилась на сидящего в дальнем углу и совершенно очумевшего Ки Дотта и торжественно произнесла:
— Где скрывается Кенарей-разбойник?
— Ну что, братик? Хором?
— Ага. Три, четыре!
— В этом доме на чердаке! — слаженно гаркнули божественные близнецы. — Вау! Круто получилось!
— Ага! Улет! Ладно, пора нам. Вы в храмы-то все-таки заходите. Поболтаем! Пока!
— Счастливо!
В следующий же миг Друзь мятой тряпкой сполз с лавки и распростерся на полу. Видно, быть сосудом сразу для двух богов — штука не из легких, а когда они вдобавок одновременно пользуются твоим речевым аппаратом…
Мы тут же вскочили, но волхв уже открыл глаза и выдохнул:
— Ох, утомили! Помогите подняться, что ли… Когда мы с Боном осторожно усадили его на лавку, старик вытер рукавом пот со лба и поинтересовался:
— Ну что, господа, все выяснили?
— Не совсем, — прищурилась Глори. — Для начала скажите, по какой причине вы прячете Кенарея-разбойника в своем доме?
Вещий баян с громким стуком упал волхву на ногу.
— М-мм! — промычал Друзь, хватаясь за поврежденную конечность. — М-матрена! М-мать его!
ГЛАВА XIII,
в которой мы разрешаем очень непростую ситуацию, пинаем Колобок, а потом знакомимся с детскими страхами Римбольда и еще одним идеалом женской красоты
Сын жены Друзя от первого брака — наводящий ужас на всю округу Кенарей-разбойник — на деле оказался самым обычным мужиком лет сорока, выглядевшим отнюдь не грозно. По крайней мере, когда сэр Шон именем князя Вольдемира категорически потребовал привести Кенарея сюда, тот даже не попытался бежать или сопротивляться.
— Пузо, значит, как пивной котел? — не без ехидства в голосе поинтересовался я у сэра Шона, когда знаменитый разбойник, потупив очи и смущенно тиская в руках шапку, предстал пред нами.
— И роста гигантского? — добавил Бон, оказавшийся выше Кенарея чуть ли не на полголовы.
— Ничего не понимаю! Эй ты, отвечай честно: кто ты такой?
— Дык эта… Илейка я, боярин, — пробасил тот. — А люди Кенареем кличут.
Эге, стало быть, тезка нашего «богатыря» получается?
— Разбойник? — продолжал допрос Ки Дотт. Детина вздохнул:
— Есть грех. Люблю с кистенем по дубраве погулять, купчишек потрясти. Верь, боярин: не корысти ради, токмо для развлечения.
— Об этом не мне судить, а Вольдемиру-князю, — надулся сэр Шон. — Поедешь со мной в столицу — ответ держать. Говорят, ты не только грабил, но и убивал изрядно.
Глаза Кенарея загорелись, ноздри раздулись, борода воинственно встопорщилась:
— Ложь! Не душегуб я! Дружки мои — Ванька Болото, Степка-Растрепка да Омеля-Царь — и впрямь иной раз купчин да хватов служивых под ребром щекотали, а мне нельзя!
— Вера, что ли, не позволяет?
— Заклятый он, — тихо проговорил Друзь.
— Как это?
Волхв обвел нас глазами, тяжело вздохнул и начал рассказывать.
Буйный нрав Матренину сыну достался в наследство от отца, лихого атамана Еремы. Из-за этой лихости, кстати, Матрена и овдовела: атаман, напившийся зелена вина до полного позеленения, решил на спор повторить подвиг былинного богатыря Чапая и переплыть широкую да бурную речку в полном доспехе. Очевидцы говорили, что в том месте, где Ерема пошел ко дну, круги на воде образовали надпись: «Летописец Фурманий — брехун!»
В то время будущему Кенарею было четырнадцать лет. Жалея неокрепшую психику подростка, Матрена скрывала от сына истинную профессию папы. Быть может, если бы Илюша не был твердо уверен в том, что Ерема — служивый человек, живота не пожалевший на службе великокняжеской, ничего бы и не случилось, а так…
Как-то раз, когда мать пошла в лес за ягодами, оставив сына дома колоть дрова, постучался в ворота какой-то странник: дай, дескать, молодец, напиться. Илья ему в ответ: «Вон колодец, вон ведро, доставай и пей на здоровье». Странник головой качает: «Негостеприимный ты, парень, неласковый — простой водой угощаешь, да еще и самому доставать велишь». Пожал Илья плечами, топор в колоду воткнул, принес из дома ковш кваса да ломоть свежего хлеба. Только странник опять рожу кривит: «Ай-ай-ай, совсем старших не уважает! Али ничего получше нет?» Вскипел Илья: «Да что ж тебе, окаянный, вина заморские подносить с пряниками печатными?» Тот ухмыляется паскудно: «Не откажусь. Батя-то твой, Ерема-разбойник, поди, много награбил, отчего ж с ближним не поделиться?» Илья хлеб с квасом — на землю, странника — за грудки: «Брешешь, пес! Никогда в нашей семье разбойников не было! Ну-ка, быстро проси прощения у меня да у родителя покойного, а не то…» «А не то что?» — нагло спрашивает тот. «А вот что!»
Короче, припечатал ему Илюша от души так, что тот кубарем до самой калитки катился. А докатившись, встал, выплюнул три выбитых зуба и прошипел: «Никогда, говоришь, разбойников не было? Будут!» Илюша ему в ответ: «Вали, вали, а то еще добавлю!» «Я-то уйду, — отвечает тот злорадно, — но только сперва на руку свою посмотри!» Глядит Илья и видит: испачкан кулак кровью из разбитых губ странника. А странник шипит по-змеиному: «Кровь моя на твоих руках, парень. Еще чьей-нибудь кровью их замараешь — помрешь лютой смертью. А пока лежи, отдыхай…» Прошипел это и пропал, а у Ильи разом ноги отнялись. Таким его мать и нашла, когда из леса вернулась.
