Новая мода.
Алмазная пыль. И перья, и пыль стоили дорого, а уж если вместе… заныли и зубы. Дражайшая Флорочка, весьма милая особа, к которой Вециан изволил проявить внимание, намекнула, что весьма желала бы получить подарок.
Эти самые перья.
А в казне пусто. Совсем пусто. Даже тоска с этой пустоты берет такая, что колет не только в спине, но и в груди.
– Счастлив видеть вас, – проскрипел Вециан, указав на кресло. – Идите.
Это уже лекарю, что замер, явно прислушиваясь к каждому слову. И поднялся-то он неохотно, начал что-то там говорить, что, мол, нужно за примочкой приглядывать, что…
– Идите, – повторила королева и таким тоном, что лекарь враз куда-то подевался, а с ним и помощники, и даже лакей, державший поднос со сластями. Во дворце норов Матильды знали преотлично. И она, поправив шелковые юбки, убедившись, что никто-то не слушает, шагнула к мужу.
Длинные смуглые пальцы – а ведь сколько уж лет их пытаются отбелить – вцепились в ухо и крутанули.
– Ай! – возмущенно взвизгнули Его королевское Величество, но вырываться не стали. Пальцы у Матильды, даром, что смуглые, но цепкие весьма. – Ты чего?
– А ты чего? Совсем страх потерял? – поинтересовалась она сварливо.
И сразу стало понятно, что вот она, купеческая дочь.
Даром, что Ришьенам еще дед Вециана титул жаловал вместе с подходящею супругой из старого, но оскудевшего рода. За полста лет аристократизму не прибудет. Как были торговцами, так и остались, но…
…задолжал он им прилично.
И вновь просить придется.
– Эта девка в глаза мне заявила, что мои перья не так и хороши, что ее всяко лучше будут.
– Это Флора? – Вециан поморщился.
Надо же, какая дура… а милой казалась.
– Она самая, – Матильда ухо отпустила и сползшую было примочку поправила. – Все не успокоишься никак?
– Мотечка…
– Что «Мотечка»? Сколько уж я лет Мотечка… совесть имел бы… не нагулялся еще? Нога вон болит, небось. И спина. И хранитель стула вновь жаловался, что облегчение у тебя тяжко наступает.
– Лекарь…
– Лизоблюд, – Мотечка ногу ощупала. – Чей-то родственничек. Я другого приведу, может, не при чинах, а батюшку пользует. Батюшка дурного не посоветует.
– Как он?
– Обыкновенно. Ругается. Девку эту гони, может, она и мила, но дура редкостная.
– Погоню.
– И чтоб никаких перьев… вона, колечко там пожалуй, какое. Или цепку. Могу прислать, которые не особо нужны. Тканей отрез. И буде с них. А то и вовсе…
Он бы и сам не отказался, чтобы «вовсе». Девицы стали откровенно утомлять, особенно молодым пылом, который всякая норовила проявить. И все чаще Вециан ловил себя на мысли, что совершенно не хочется ему уединения с фавориткою.
А хочется тихо гулять.
Беседовать.
Беседовать с девицами получалось плохо. Они то хихикали, то жеманились, то говорили какие-то вовсе уж глупости. То ли дело Мотечка, только вот…
– Репутация, – вздохнул он тяжко и прижался щекой к холодной ладони. Руки у Мотечки были совсем не королевскими, широкими и холодными, но такими ласковыми, как ни у одной фаворитки. Вециан и прикрыл глаза. – Сама знаешь, слухи пойдут… возня эта. Как же я устал.
– Бестолочь, – с нежностью произнесла Матильда.
– Какой уж есть. Так ты из-за этой девки расстроилась?
– Не особо. За нею де Вилье стоят. Те уж вознамерились на концессии.
Вециан поморщился. А ведь было время, когда он девицам сам по себе нравился, без страусовых перьев и концессий родственничкам.
– Ирнейцы тут посла послали.
– Это правильно, – боль в ноге отступала, да и спина подуспокоилась. – Послов надо посылать.
Матильда фыркнула, верно, соглашаясь с мужем.
Никогда-то за двадцать лет брака она ни спорила, ни закатывала прилюдных скандалов и вела себя так, что… что повезло.
Прав был отец.
И ныне Вециан был благодарен ему за эту правоту. А что вида не княжеского и за спинами шепчутся, мол, худородная, так тот шепоток он еще когда заткнул, самых рьяных шептунов спровадивши границы родины крепить.
– Хотят-то чего? – не открывая глаз, поинтересовался он.
– Денег. Приданое не устраивает.
– С чего вдруг? Устраивало же.
– Так к ним вестийцы послали.
– Послов?
– Именно. У них тоже принцесса имеется.
– Ей же двенадцать только!
– Кого это волнует, – Матильда сняла примочку и осторожно помяла колено. – Коновал. Ныне же чтоб в своих покоях один был. Ясно? Приведу нормального целителя.
– Не сердись.
– Я не сержусь. Вестийцы за своей дают полоторы сотни золотых дархемов и еще право беспошлинного прохода через Громовой перевал.
Тогда понятно, отчего ирнейцы вопрос с оглашением помолвки всячески затягивали. Небось, переговоры шли. Шли, шли и пришли… деньги? Денег, конечно, нет, но ради союза можно бы поискать. Дед вот Леточки всегда готов помочь. Внучку он любит.
Внучек.
И расстроится. Но с перевалом… с перевалом золоту не тягаться.
– Заговорили, что боги против союза.
– Разрывают?
– Именно.
– Что можем сделать? – уточнил Вециан, ногу опуская.
– По сути – ничего, даже если возражать станем, не послушают.
Оно и понятно.
Архейские горы и перевал, единственный путь к богатым вестийским землям. И зная о том, пошлину они брали изрядную.
– И с чего вдруг вестийцам оно понадобилось?
– Политик, – Матильда задрала юбки и поправила съехавший чулок. – Думаю, собираются присоединить Ирнею. Та-то мелкая, но кое-что в ней есть. Пускай себе… девочка расстроится. Сперва жених помер, потом сбежал. Пусть и не совсем, чтобы жених, но все одно слухи пойдут.
Это точно.
И главное, вновь же, ничего-то с этими слухами и не сделаешь.
– Турнир надо объявить, – предложил Вециан. – Рыцарский. В честь прекрасной дамы. Поднимет настроение.
– И во что обойдется?
– Обойдется. Но ежели на благое дело. Приглашения правильно разослать, созвать людей нужных… знаешь, а ведь виросский царь тоже не женат.
– Дикари.
– Но состоятельные. И… ладно, если не царь, но у него, помнится, братец есть, что характерно, тоже холостой. И посол их на что-то этакое намекал.
Матильда поморщилась. Идея явно не казалась ей удачной.
