– Силач там, чтобы гири кидал или поднимал тяжести всякие. Еще фокусник…
– Фигляр?
– Вот-вот… акробаты там. Акробатки… музыкантов бы тоже. Не помешают. И певца.
В голове что-то щелкнуло.
Точно! Я ведь читала, что в средние века певцами были кастраты. Самыми лучшими. Певцов стало немного жаль, но что поделаешь, дикие времена, нравы не лучше.
– Певца найдете? – я строго поглядела на дэра Гроббе. – Кастрата?
Почему-то он слегка побледнел.
На «Веселой Магде» пахло деревом и солью, и запахи эти привычные не приносили успокоения. Дэр Гроббе нервно расхаживал по палубе, а команда, самые верные, надежные люди, молча ждали, когда капитан соберется с духом.
Он же, остановившись, обвел их взглядом.
Всего-то дюжина осталась.
Тех, кто ушел от варрейской эскадры. Тех, кто поднимался в священные горы Ахха, а после бежал оттуда с драгоценным убором Немой богини. Тех, кто заглядывал в Темные воды, чтобы там, на белом-белом берегу сразиться с темнокожими ниму. И в честной схватке добыть зубы мертвого зверя.
Тех…
И может, уйти? «Магда» – кораблик небольшой, оно, конечно, тяжко будет, но до моря выведут, а ищи ветра среди волн. Только… потом куда? В море их ждут. С пушками и радостной готовностью пустить на корм акулам. Да и на берегах не лучше. На всех, кроме здешнего.
Тут он как-то поприжился даже.
Дэр Гроббе отер пот.
– Ты, – палец уперся в грудь Большого Дука, который и вправду был большим. Сказывали, что матушка его, родом из Северных лесов, согрешила с хозяином этих самых лесов. Оттого и был Дук велик да волосат безмерно. – Силачом будешь.
– Эт как? – брови его мохнатые сошлись над переносицей.
– Не знаю. Придумай сам чего-нибудь. Такого, чтоб благородным девам показать.
Дук осклабился. Он точно знал, что можно показать девам. Даже благородным. Надо сказать, что обычно девы были и не сильно против, но это явно не тот случай.
– Не то, о чем ты подумал, – Гроббе присел на край ящика. Кажется, того самого, в котором они выносили золото с «Пресветлой Анны». – Принцессы-таки.
– И чего?
– Невесты. Самого, – он мотнул головой в сторону.
Отсюда Замка почти и не видать. Так, полупрозрачное, почти размытое пятно.
Дука заворчал, но Юнни положил ладонь на огромное плечо.
– Я знаю, что надобно, – сказал он.
– А ты фигляром станешь. Трюки всякие показывать. Сумеешь?
Юнни пожал плечами. В отличие от кровного братца он был худощав и невысок, верток, что уж, и весьма пронырлив. Оттого и сумел выжить на самом днище благородного Лакхема, где и рос, и вырос, и жил, причем весьма неплохо, промышляя благородным искусством потрошения чужих кошельков.
– Ты и ты… – Гроббе указал на парочку, столь похожую друг на друга, что их часто принимали за братьев. – Акробатами будете. Это которые по канату ходят.
Брав хмыкнул.
Шин сплюнул.
– Сумеете?
Шин хмыкнул. Брав сплюнул, но тотчас затер плевок ногою. И верно, нашли, где плеваться. Может, «Веселая Магда» давненько в море не выходила, но как знать, как оно еще повернется.
Нет, лучше не думать. Справятся.
Тем, кто в бурю по снастям лазит, как-нибудь по обычному канату пройдет.
– Осталось последнее, – Гроббе тяжко вздохнул и обратил взгляд на человека, который держался поодаль. Облаченный в бархат и шелк Антонио казался здесь и сейчас случайным гостем.
Тонкое лицо.
Изящные черты. Белая кожа. Золотые волосы, уложенные аккуратными локонами… и главное это вот, вдохновенное выражение, за которое так и тянет дать в морду. Абсолютно, к слову, беспричинно.
Но сильно.
– Ей понадобился певец.
Антонио приподнял бровь.
– Спою, – сказал он спокойно. И Гроббе не усомнился, что споет. Петь он умел. И политесам всяким был обучен. Даром, что младший, незаконнорожденный, хотя и признанный сын некоего дворянина, о котором Гроббе было известно лишь, что зря он так.
Что «так»?
А хрен его знает. Но зря.
Из Вередии Антонио пришлось бежать. И весьма споро, ибо суд скорый, хотя и не всегда праведный, приговорил бедолагу к виселице.
Пару лет он скитался, переходя из одних нежных рук в другие, пока вновь же не влип в историю, где были тесно связаны юная супруга, престарелый богатый муж и некое вещество, поспособствовавшее встрече оного мужа с богами.
В общем, вот с этого места все и пошло не по плану.
Да…
Зато та история, уже давно забытая, помогла Антонио открыть в себе некие таланты, весьма спорные с точки зрения общественной морали, но оцененные некоторыми людьми. И жил он дальше тихо, неплохо, пока один клиент не решил отправить Антонио вслед за недавно почившим любимым двоюродным дядюшкой оного клиента. В общем… тоже зря.
– Это-то да… это-то конечно, – дэр Гроббе отер лоб. Антонио он, говоря по правде, сам побаивался. Было в этих светлых полупрозрачных глазах что-то этакое, заставляющее задуматься о смысле жизни и вечном. – Но вот… тут такое дело… ей кастрат нужен.
Стало тихо.
Только слышно было, как в этой тишине звякнула струна.
– Кому? – холодно осведомился Антонио.
– Демонице, – дэр Гроббе потер переносицу. – Так и сказала, чтоб всенепременно кастрат.
– Почему? – впервые Антонио, пожалуй, утратил свою хладнокровность. И удивление его было столь явным, что даже на душе потеплело.
– Так… это… не знаю, – он развел руками. – Демоница же ж. Кто ж их ведает-то?
И откашлялся.
В горле запершило. А заодно уж перед глазами встала тварь, испепеленная демоницей. А ведь сперва-то решил, что обманывает старый… нет, не приятель. Скорее уж партнер. Давний. Надежный. Такой, который не отвернулся, как иные. Мол, времена ныне не те.
Опасно.
Узнает кто про тебя…
Кто тут, в Проклятых землях, чего узнать может? И ведь место-то, если подумать, неплохое… тихо, спокойно. Горы вон стоят. Море имеется. Дела какие-никакие, пусть тоже далеко не те, которые прежде. Но и сам дэр Гроббе тоже не тот, который прежде.
Повзрослел.
Постарел.
Ума набрался. А с ним и желания зажить тихо, спокойно. Вон, он и дом уже поставил, такой, о котором в детстве мечталось, каменный и со ставенками резными. С красною крышей. С балкончиками и чтоб розы в ящиках. Матушка их выращивала. А потом продавала. Так и жили.
Гроббе продавать не станет.
