– И выйти замуж за другого?
– Нет. Ты не одна там будешь. И другие тоже. Лакхемцы, островитяне, даже степняки, как слыхал, свою девку пришлют, – это было сказано раздраженно. – Пускай выбирает. А ты мне поможешь.
– В чем?
– В малости одной, – ее щеку погладили. – Не откажешься ведь?
– В малости?
– В ней, Мудрославушка… надобно будет отыскать одну вещицу. И тогда ни твой брат, ни кто бы то ни было вовсе в мире сущном, не посмеет мешать нам.
По спине будто холодок пополз.
– А теперь иди, – лба коснулись холодные губы. – Не то еще застудишься.
И снова не посмела она перечить.
Очнулась уже у дверей, и не удивилась, что стража по-прежнему спала, как и девки, и боярыня, и собачонка её. А на кровати сидел Яр.
– Ну что? – спросил он, отерев лицо Мудрославы простым полотенчиком. – Убедилась?
– Вот… дерьмо.
Наваждение схлынуло.
А память осталась, подтверждая, что и вправду оно так, как Мудрослава сказала. Дерьмо. Полное.
Глава 25
В которой добро готовится ко встрече со злом
«И нет хуже дурного глаза, ибо многие беды несет он. Однако же защититься от него просто, о чем многие не ведают. Доволи снять штаны или же поднять юбку, показавши глядящему голый зад, от коего дурной глаз отразится, словно бы от зеркала серебряного»
«Сто верных способов уберечь себя от напастей, собранных и записанных скромным студиозусом Ветраковым по поручению славного многомудрого магистра Луциуса»
Артан Светозарный дважды перечитал письмо.
И трижды.
И подумал, что, верно, не он один сходит с ума, если все и вправду так. Мысль неожиданно успокоила и даже как-то примирила с действительностью. Оно и вправду, вдвоем безуметь как-то веселее.
– И что пишут? – поинтересовался Кристоф, пытаясь разжевать кусок мяса. Мясо было жестким, но приправлено щедро, особенно красным перцем.
Брат-кухарь искренне полагал, что достаточное количество красного перца способно исправить любые недостатки исходных продуктов. А если не исправляет, стало быть, перца мало.
– Приглашают, – меланхолично отозвался Артан. – В гости.
– Тебя?
– И меня.
Перца в обители было много. Как-то, лет пять тому, один весьма благочестивый купец пожертвовал пять бочонков молотого. То ли излишки образовались, то ли еще что случилось, главное, хватит еще лет на пять.
К сожалению.
– Вот так прямо? – Кристоф и жевать прекратил, но к вину потянулся, осушив кубок одним глотком. – Чтоб тебя…
– Не меня.
– И не тебя. Постоянно забываю, до чего у вас тут все… суровое.
Он икнул.
И протянул руку. Пробежался взглядом по строкам. Хмыкнул.
– И что делать будешь?
– Не знаю, – Артан отобрал письмо у брата. – Надо ответить? Или нет? И что сказать? Оно как-то… понимаешь… так вот…
– Противоестественно?
– Именно. Чтобы он и меня… и… и благословения?
– А тебе что, жалко?
– Благословения? – уточнил Артан.
– И его тоже. Сам подумай, что ты, в конце концов, теряешь?
Остров. Унылое существование. Дни, похожие один на другой. Заботы обыкновенные, привычные. О том, что делать со старыми конюшнями, какие камины закрывать, потому как слишком много уходит дров на отопление. А дрова дороги. На острове лесов нет. О том, что в классах холодно. А лечебница пустует. Что сырость подбирается к библиотеке, того и гляди тронет древние хрупкие манускрипты, уничтожит то, что до Артана бережно хранилось столетиями.
О том, что в скриптории закончилось сусальное золото, и минералы для краски. Что почерк у нынешних писцов не тот, да и внимания им недостает, вот и допускают ошибку за ошибкой.
О том, что пергамента почти не осталось.
И заказов.
Кому ныне нужны истории о житиях святых да подвигах? Только глупым мальчишкам, которые, и повзрослев, не могут расстаться с безумной идеей о спасении мира.
Артан вздохнул.
Прав брат. Со всем этим и без него справятся. Найдется кому и за кухней приглядеть, и за конюшнями, и за библиотекой да прочим невеликим хозяйством.
– Отправимся. Встретишься. Поглядишь. Может, потолкуете о том, о сем…
– О чем мне с ним говорить?
– О природе зла? – предположил Кристоф. – Да и вообще… там будут вироссцы, и ладхемцы, островитяне…
– Язычники.
– И что? Им это жить не мешает. Как и степнякам.
Да, пожалуй.
Жрецы пресветлых Сестер время от времени писали письма, в которых укоряли Артана за мягкосердечие и нежелание использовать дарованные свыше силы во благо мира и приведение диких народов ко свету истинной веры.
Артан письма пускал на растопку каминов.
Вера… вера верой, орден не для того был создан. И может, именно это вот упрямство, нежелание поклониться, признать над собой руку Верховного жреца, и привело к нынешнему плачевному состоянию?
Ему намекали, что нужно быть мягче.
Гибче.
Понятливей.
– Вот. Я не о том, – Кристоф подцепил еще кусок мяса. А ведь на его корабле нашлось место и бочонкам с солониной, и зерну, и вину, и прочим, весьма нужным вещам. – Там будут не только принцессы. Они же ж не поедут сами собой. С сопровождением. А кто станет сопровождать?
Зато море почти успокоилось. И переливается то синью, то зеленью. Дразнит.
И душа рвется… куда?
– Понятно, что люди серьезные, доверенные… с которыми не помешает пообщаться. Не поверишь, но многие полагают, что орден давно уж исчез.
Артан потер щеку.
– А если…
– Думаешь, заманит в ловушку? И зверски убьет?
– Да… не то, чтобы… просто… вдруг все решат, что мы сговорились?
– Всенепременно, – заверил Кристоф. – Вне закона не объявят, потому как побоятся. Хотя… ты им давно поперек горла встал. Заменят с удовольствием, если повод дашь.
А разве можно желать повода лучше, чем встреча с Проклятым?
– Тебе решать, – Кристоф посерьезнел. – Тебе и только тебе…
«…и с тем предлагаю отринуть былые обиды ради новых свершений…»
Остаться.
Еще на год. Или два. Сражаться с тоской. И длить агонию славного ордена, который, быть может, просуществует куда дольше, чем Артан смеет надеяться.
