***
В это же время, в доме Альсинов, герцог отчитывал барона Фремонта.
– Болван!
Барон и не думал спорить.
Он был вполне храбрым товарищем, он воевал и не раз смотрел смерти в глаза, но герцог… Когда кто-то одержим лишь одной идеей, готов положить за нее свою жизнь, да и терять ему тоже нечего – это сказывается. Бешеная собака, в конце концов, тоже меньше нас. Но страшно же!
– Ваша светлость, это стечение обстоятельств…
– Я был о тебе лучшего мнения, Фремонт. Рассказывай.
Фремонт вздохнул, и принялся отчитываться. И за «несчастный случай», и за «провокацию», и за поездку.
Что привело его в заговор?
Бедность. Не самый высокий титул. Не самое богатое поместье.
Можно бы честно трудиться, и лет через двадцать, может, тридцать, его дети получат свой шанс. Можно выгодно жениться, но придется всю жизнь расплачиваться.
А можно один раз рискнуть и поставить все на карту. И тогда, если все получится…
Эдвин рискнул. И собирался идти с герцогом до конца, хорошего или… нет, до плохого герцог пусть идет один. А у барона уже и пути отхода заготовлены, так-то. Он умный, он хитрый, он сквозь любые жернова проскользнет…
Герцог внимательно выслушал и подвел итог:
– Во всем виновата графиня Иртон, так, что ли?
И что тут скажешь?
Да, виновата! Эта стерва, шильда, зараза… да лучше б она и впрямь была шильдой! Тогда б соблазнение легче прошло! А она!
Она!!!
– Сложно сказать, ваша светлость. Но если б не она…
– То что? Альдонай бы тебе поспособствовал лично? Это просто баба!
– Ей-ей. Мужа она против меня настроила, да и все остальное…
Эдвин вспомнил унизительный случай, в результате которого стал посмешищем, и едва зубами не заскрежетал. Обидно было до сих пор. А предъявлять претензии и некому.
Он не догадывался, что легко отделался. Одного такого оставили лежать покусанным, а он жив, здоров и на своих ногах ушел, разве что более ароматным стал. Везение… неоцененное.
– Я посмотрю на нее, – решил герцог. – что с оружием?
– Все доставлено, ваша светлость.
– Наемники?
– Тоже. И мне удалось хотя бы на воротах создать впечатление, что мы приехали вместе.
Герцог небрежно махнул рукой.
– Толку-то с того. Вот, если бы тебя ко двору представили с подачи Джерисона Иртона, или еще что в этом духе… а стражники – пфффф! Да кто там к ним прислушается? За день через ворота столько народа проезжает…
Это было справедливо.
Эдвин потупился.
– Я подвел вас, ваша светлость.
– И прекрасно это понимаешь, – его светлость несколько минут тянул паузу, но потом смягчился. На стол улеглось несколько кошелей. Эдвин расслабился.
Карать «монетой» его светлость умел. И любил.
«По заднице – оно хуже доходит, заживет и забудется, а вот по кошельку всяк запомнит.»
В отношении Эдвина это было абсолютно точно.
– Тут и твое, и твоим людям. Расплатишься – и ждите сигнала. Думаю, через пять-шесть дней мы начнем.
Эдвин оскалился в хищной улыбке.
– Я не подведу вас, господин.
– Надеюсь. Помни, что второго шанса оправдаться у тебя не будет.
Эдвин поклонился. Потом собрал со стола кошельки.
Он отлично понял, что ему сказали. И что оставили за сценой. И заменили бы, и пришибли по-тихому, но сейчас уже поздно. Остался последний прыжок, и слишком многое поставлено на карту, чтобы размениваться еще и на барона. Слишком многое…
Если он хорошо покажет себя во время переворота, ему спишут все промахи.
Плохо?
Припомнят и старое, и новое.
И кстати говоря… вот во время переворота он и доберется до Лилиан Иртон. Эта стерва задолжала ему ночь любви – и отдаст ее с процентами. Обязательно отдаст.
Эдвин не привык к отказам.
Правда, если бы он знал, какую именно ночь любви мечтала ему устроить Лилиан Иртон, барон бы серьезно задумался. А нужны ли ему те проценты?
А то ведь вместо комаров могут и шершней принести. Или гадюку вместо ужа. Эдвин подозревал, что не просто так в его палатке тот уж появился, но доказательств нет…
Любовь… зачем ты мучаешь меня?
***
Оставшись один, герцог Альсин потянулся, а потом решил отправиться спать. Дни предстояли весьма напряженные, надо бы впрок выспаться, есть подозрение, что потом долго отдыхать не придется. Но помешал слуга, который робко поскребся в комнату.
– Господин…
– Что надо? – рыкнул Робер.
Мужчина побледнел так, что едва со стенкой не слился. Побеленной.
– Г-господ-дин, т-там, г-госпожа…
– Что она сделала? – чуточку спокойнее поинтересовался Робер.
– Она пошла к мальчику. И там скандал…
– Мальдонаю ей в …! – злобно выругался Робер, и поднялся из-за стола. Слуга поступил совершенно правильно, так что был отпущен снисходительным кивком. – Молодец, правильно меня позвал. Свободен…
Лакей исчез, как и не было.
Робер скрипнул зубами, и пошел в другое крыло.
Альбита, с-сука такая, что тебе спокойно не сидится? Что ж у тебя свербит-то в одном месте?
Альбиты у себя в комнате не оказалось. Она была у мальчика. И – недовольна. Раздраженный высокий голос Робер услышал издалека.
– Что это такое? Какая еще мама?! Ты, дрянь…
И звук пощечины.
Пришлось вмешаться.
– Алли?
Картина была не из лучших. Мэри держится за алую щеку, и не стоит гадать, чья рука по ней прошлась, а мальчишка съежился в углу и смотрит чистым волчонком… ох, зря Алли это затеяла, зря!
На скрип двери ее величество обернулась, и сверкнула глазами.
– Ты представляешь, Роб, эта негодяйка внушала моему сыну, что она – его мать! Мерзавка!
Робер только головой покачал.
– Это плохо, дорогая. Но я думаю, Мэри приложит все усилия, чтобы объяснить мальчику существующее положение. Так ведь?
Жесткий взгляд остановился на Мэри с красным пятном на щеке, на кинувшемуся к ней мальчишке… а ведь сын. Что-то ворохнулось внутри?
Ничего. Вообще ничего.
Не сын. Инструмент для достижения целей. Детей он хотел лишь от одной женщины, той, которая была мертва малым не пятнадцать лет.
– Да, господин, – закивала кормилица. – обязательно, ваша светлость, сразу же…
