Не сметь позорить тех, кто уже отдал жизнь, спасая твою!
Не сметь плакать о тех, кто идет в бой сейчас!
Не смей накликать смерть!
А полоски на щеках мы сейчас и рукавом потрем, плевать! Все равно никто не увидит! И глаза сейчас ветром выполощет, и лицо будет спокойным.
И так же – обратно, по дворцу.
Прямая спина, улыбка… графиня Иртон уверена в победе. Она знает, что все будет хорошо. Они ушли, чтобы победить. Другого – нет.
– Ой, мамочки, что ж это деется-то…
Несколько шагов в сторону слуг, откуда доносится скулеж. Какая-то девчонка, совсем молоденькая, лет семнадцать, может, меньше. Сейчас она трясется в углу, не воет, но скулит, прикусывает руку в попытке сдержать истерику… кто у нее ушел?
Брат?
Любимый?
Кто?
Разве это важно?
– Прекрати выть!
Девчонка замолкает, но вмешивается другая, постарше, но с заметным сходством.
– Ваше сиятельство, как же не плакать? Ведь на смерть поехали, считай…
Щеку служанки обжигает хлесткая пощечина.
– Молчать! Они уехали, чтобы вернуться с победой. Если услышу что-то другое, прикажу на конюшне выпороть.
Слуги отшатываются. Но Лиля видит, что часть людей смотрит на нее с одобрением. И добивает.
– Не смей думать иначе! Накличешь, дура!
Развернуться и уйти.
И только у себя в покоях, в дальней комнате, закрывшись на четыре замка…
На войне не бывает атеистов.
Лиля падает на колени, складывает руки в жесте, которым складывали его миллионы и миллиарды жен и матерей на Земле-матушке.
– Господи, помоги им! Пусть вернутся живыми… Господи, помоги…
Сейчас можно плакать. Но Лиля сама этого не понимает, просто щеки почему-то мокрые.
Через час, даже раньше, она встанет, пойдет к королеве, будет улыбаться, будет всех успокаивать, но вот эта минута слабости… за кого она сейчас молится?
За мужа?
За Лорта?
За Шантена?
За гвардейцев?
Ей неважно. Пусть возвращаются живыми – и с победой, а остальное…
Остальное – действительно лишь ветер.
***
Альтрес Лорт прищурился.
Ветер бил в лицо, растрепал волосы, пытался раздвинуть сжатые губы, резал глаза острыми осколками.
Прости, брат…
Прости, что не успел, что меня не было рядом, что не подумал…
Прости, что не смог помочь даже твоей жене и детям. В тяжелый момент рядом с ними оказались совсем другие люди, и сделали то, что должен был сделать я.
Прости…
Гардвейг не отвечал.
И никогда уже не ответит.
И даже не закричишь – за что? Сам все знаешь, сам понимаешь…
Сколько на тебе грязи, крови, чужой боли, сколько смертей и сломанных жизней, господин королевский палач?
Сколько раз тебя проклинали?
Вот и настигло.
И благодари Альдоная, что хоть дети спаслись. Что Милия жива. Что рядом с ней оказалась графиня Иртон.
И не заплачешь, не закричишь от боли, даже минуту слабости себе не позволишь.
Сначала надо узнать, кто враг, добраться до его горла… сначала – крепость Шедар.
А потом…
Потом можно будет оплакать умерших. Сначала – месть, все остальное потом.
Ветер касался щек мужчины, срывал с них слезы, припудривал пылью мокрые дорожки…
Никто не увидит, что Альтрес Лорт, королевский Палач – плачет. Никто и никогда.
А что там в душе… да когда и кого интересовала чужая душа?
Спасибо тебе, ветер…
Сводный отряд размером почти в полторы тысячи человек направлялся к крепости Шедар.
Вирма, земли клана Оронстег
Анжелине не спалось.
Ее высочество металась по комнате, словно лисица по клетке. Подушка была жесткой, кровать узкой, ветер холодным, из окна дуло, и вообще…
Все было плохо!
Вулф Оронстег был весьма любезен, им с Браном предоставили покои, слуг, охрану…
Правда, слуги спали, а охрана была внизу, и это говорило в пользу плана Анжелины.
Но…
И страшно. И как-то…
И другого шанса не будет.
Никогда.
Анжелина поежилась от этого слова, как будто на девушку потянуло могильной сыростью. Гадость какая…
Никогда.
Ну уж – нет!
Она решительно протянула руку за плащом, накинула его как была, на рубашку, и вышла из комнаты.
Бран не спал, из-под двери его комнаты пробивался свет. Анжелина подумала секунду и поскреблась. Она не сомневалась – дверь закрыта. Это же Бран…
Открылась она почти сразу. Бран стоял на пороге, смотрел…
– Анжелина?
Брякнул по полу кинжал, который глава Гардрена держал под рукой. Мало ли кто решит в гости заглянуть ночью, а у Гардрена уж и приветственное слово готово.
– Ты позволишь войти?
Анжелина сделала шаг, другой, не давая времени передумать ни себе, ни Брану.
– Да. Что случилось?
Анжелина повернулась, закрывая дверь. Вложила в пазы тяжелый засов, давая себе время собраться с силами. И… словно в воду бросилась.
– Я хочу, чтобы эту ночь мы провели вместе.
Она была единственным человеком в мире, кто видел, как у главы клана Гардрен отвисла челюсть. Бран опомнился достаточно быстро, но было уже непоправимо поздно – преимущество он потерял. У него уже никогда не получится выставить Анжелину за дверь. А остальное для девушки было неважно.
– Анжелина, ты… вы…
– Не прогоняй меня, пожалуйста, – тихо попросила Анжелина. Она понимала, что если сейчас ничего не скажет, не сделает, Бран просто выгонит ее вон. Пока он подбирает доводы, у нее есть время. Потом его не будет. – Не гони меня. Я тебя люблю.
Бран опустился прямо на пол, у ног любимой женщины. На колени, словно перед лицом бога.
– Анжи…
Руки мужчины сжались. Он мечтал дотронуться – и не смел. Не мог себе этого позволить. Никогда, только не Анжелина. Нельзя портить ей жизнь.
Нельзя.
Но как удержать женщину от глупостей? Анжелина опустилась на колени рядом с любимым мужчиной, коснулась его пальцев, и почувствовала – они словно судорогой сведены.
