– Вы очень интересный человек, Эдуард. И ваши картины… Они на самом деле чудесны. Но я не буду игрушкой. Ничьей. Не важно, как назовёте это вы.
– Я тебя понял, – вопреки словам, голос Эдуарда вибрировал, выдавая его настроение. И ещё через неделю, когда Яна решила закрыть клуб на переоборудование, вместо заказанной звуковой системы на грузовике прибыла самая мощная, только что появившаяся «Surround Dolby Digital Excellent», которой в России ещё не было.
Яна колебалась. Целых полторы минуты. А потом поняла, что есть вещи, против которых нельзя устоять – и распорядилась начать установку.
Впрочем, в очередной телефонный разговор она предприняла ещё одну попытку объяснить Эдуарду бессмысленность его действий – и снова без всякого успеха. Казалось, Эдуард и сам наслаждается происходящим.
Подарки продолжали появляться – драгоценные безделушки, техника, живопись и один раз машина. Самое дорогое Яна отправляла назад – а вот живопись, как правило, оставляла, считая, что возвращать подобные подарки не очень вежливо.
Стоило признать, что посягательства Эдуарда заметно отвлекали от мыслей о Яре.
Воспоминания о нём поселились глубоко внутри и высовывались оттуда, когда Яна оставалась одна – но, усилиями Эдуарда, случалось такое нечасто. Как правило, он звонил и заводил разговоры – довольно бессмысленные, но от того не менее приятные: о том, что Яне нравилось, и о том, чего та хотела добиться в будущем. Иногда, впрочем, он приезжал, или сама Яна соглашалась встретиться где-то в людном месте. Позиция каждого при этом оставалась неизменна – Эдуард мягко, но довольно упорно давал Яне понять, что рассчитывает рано или поздно получить ответ. Яна прямо и открыто говорила, что ответа не будет. Эдуард продолжал считать её слова игрой.
Надоело Эдуарду резко, в один день.
Впрочем, может быть, напряжение копилось в нём уже давно – Яна не знала. А может, такие методы борьбы с самого начала входили в его план.
Так или иначе, в середине ноября на стол перед Яной лёг бумажный конверт без подписи.
Яна осторожно вынула содержимое, и сердце её сжала боль настолько невыносимая, что слёзы подступили к глазам.
На первой из фотографий была она. И был Яр. Сзади, за спиной Яны были горы, до середины припорошенные снегом. Яр наклонился к ней, и Яна как наяву поняла, что должно было произойти в следующий момент. Быстро пролистнула фото и закусила губу, чтобы болью перебить ту боль, что вспыхнула внутри. Здесь Яр уже наклонился и просто целовал её – саму Яну не было видно почти, только светло-коричневый свитер не по размеру, который – Яна помнила это как сейчас – пах Яром Толкуновым.
Сквозь пелену, накрывшую сознание, она едва различила звук телефонного звонка и не сразу взяла трубку – не хотелось возвращаться в мир, где она была беспросветно и безнадёжно одна.
– Да, – сказала она наконец, прижав к уху телефон.
– Посмотрела? – голос Эдуарда был непривычно жёстким.
Яна замешкалась. Смысла этого подарка она понять не могла – это было так не похоже на Эдуарда – причинять ей боль.
– Да, – сказала она тихо.
– Не надо больше играть со мной, Яна. Выражаясь твоими словами – ты прекрасно можешь торговать собой. Хотя я по-прежнему предпочитаю называть это «союз».
– Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Да, на фото я и… – имя произнести она так и не смогла, к горлу снова подступил ком.
– Я хочу сказать, что эти фотографии очень легко передать в печать. В массовую печать, я имею в виду. Например, может заинтересоваться МК или Speed-Info. Впрочем, если нужно – и кого-то посолиднее найду.
– И… что?
– Думай, Яна. До конца недели думай. Моё предложение ты знаешь давно.
И в первый раз с тех пор, как они познакомились, Эдуард повесил трубку первым.
Глава 8
Всю неделю Яна ходила как в воду опущенная – фотографии камнем на шее тянули её вниз, на дно. Это было заметно по глазам, по линии плеч, согнувшихся дугой, по тому, как рассеянно она то и дело тянулась к телефону.
Первые три дня Рик наблюдал за происходящим молча – подобное состояние у Яны бывало довольно часто, правда в последние месяцы пошло на спад. Рик уже решил было, что она освобождается понемногу от своей дурной зависимости, когда всё началось опять.
Рику было жалко Яну до одури – девушка хорошенькая настолько, что в модели хоть сейчас. Но при этом совсем неизбалованная вниманием, чего можно было бы ожидать.
Когда он увидел Яну в первый раз, то решил было, что это очередная папенькина дочка, которой родители на день рожденья подарили «музыкальный ящик», и которая теперь будет выворачивать его наизнанку в угоду своим вкусам. Тогда ему было всё равно, потому что работа нужна была в любом случае – даже самая дурная.
Но чем больше он общался с Яной, тем яснее понимал, что был не прав.
Нет, конечно, какая-то испорченность в ней была. Взять хотя бы золотые часы за двадцать штук, которые она ему вручила. Где взяла, Рик не спрашивал – ясно, что не специально для него купила. Но даже если так – часы стоили огромных денег, а она расставалась с ними легко, как с лишней зажигалкой.
Да и не только в подарках это выражалось – в выражении лица, чуть брезгливом изгибе чувственных губ, которое бывает свойственно детям богатых родителей, привыкшим получать всё и сразу.
И в то же время многое в образ не укладывалось.
Первым, что не укладывалось, были глаза – голубые и чистые, но не такие, какие бывают у гламурных кукол, а какие-то пронзительные, будто каждую секунду Яна терпела невыносимую боль. И тут же одинокие вечера, запои, внезапные «болезни», когда Яна вроде и в самом деле болела – становилось бледной, скулы заострялись, и на всё ей было наплевать – но боль эта явно не была проявлением телесного недуга.
Рик видел, что эти «болезни» не имели никакого отношения к капризам – которых, впрочем, тоже хватало, взять хотя бы внезапную покупку Surround Excellent, от которой клубу не было никакого толка, или даже сам внеплановый ремонт. В остальное время Яна, в отличие от многих людей этого уровня, самодурством не отличалась и управляла заведением вполне здраво, понимала, где выгода, а где творческий подход, когда нужно уступить публике, а когда можно поставить в программу что-то своё. С сотрудниками тоже всегда была спокойна – иногда настолько, что холодок пробирал. В такие минуты руки Яны частенько ползли туда, где обычно хранят пистолет, и многие – те, кто был в клубе с самого начала, бледнели и спешили согласиться с условиями начальницы. Это всё Рика не слишком удивляло – Яна не слишком-то и скрывала, что с законом у неё не всегда было хорошо. Но вот чем именно занималась раньше – никогда не говорила.
Рик мог бы придумать множество романтических легенд – о благородных киллерах и потерянных дочках крёстных отцов – но не хотел, потому что романтика вообще была не в его стиле.
