– С дороги! – кричал коп внутри. Подчиненные отступили, и офицер с ухмылкой удовлетворения на лице выволок из укрытия пленника, которого коллега подгонял пинками.
Лори заметила жертву только краем глаза, но зоркая Бабетта назвала его мыслью.
«Онака».
– На колени, мудак, – потребовал коп, замыкавший шествие, и пнул арестанта. Человек повалился, пригибая голову, чтобы солнце не проникло под широкополую шляпу.
– Хорошая работа, Гиббс, – усмехнулся Петтин.
– И где остальные? – пожелал знать самый молодой из четверки – тощий пацан с зачесом.
– Под землей, Томми, – объявил четвертый. – Как и сказал Эйгерман.
Гиббс навис над Онакой.
– Эта сволочь нам покажет, – сказал он. Взглянул на компаньона Томми – коренастого и широкоплечего человека. – Ты умеешь задавать вопросы, Кэс.
– Мне еще никто не говорил «нет», – ответил тот. – Правду же говорю?
– Правду, – сказал Гиббс.
– Хочешь, чтобы он тобой занялся? – спросил Петтин Онаку. Арестованный промолчал.
– Кажись, не расслышал, – сказал Гиббс. – Спроси-ка ты, Кэс.
– А то.
– Да пожестче спроси.
Кэс подошел к Онаке и сорвал у него с головы широкополую шляпу. Онака тут же закричал.
– Заткнись! – заорал на него Кэс, пнув в живот.
Онака продолжал кричать, скрестив руки над лысиной, чтобы закрыться от солнца, и вскочил на ноги. Отчаянно стремясь к утешению тьмы, он метнулся к открытой двери, но молодой Томми уже преградил дорогу.
– Молодец, Томми! – крикнул Петтин. – Держи его, Кэс!
Оттесненный обратно на солнце, Онака затрясся, словно его хватил припадок.
– Какого хуя? – сказал Гиббс.
У рук пленника уже не осталось сил, чтобы защищать голову. Дымясь, они упали, и прямо перед Томми открылось лицо Онаки. Коп-мальчишка не сказал ни слова. Просто сделал два запинающихся шага назад, уронив винтовку.
– Ты что делаешь, дурень? – заорал Петтин. Потом схватил Онаку за руку, чтобы помешать завладеть выпавшим оружием. В сумятице Лори было трудно разобрать, что случилось дальше, но, судя по всему, плоть Онаки поддалась. Кэс вскрикнул в отвращении, а Петтин – в ярости, когда оторвал руку, роняя на землю пригоршню ткани и праха.
– Какого хуя? – орал Томми. – Какого хуя? Какого хуя?
– Заткнись! – велел ему Гиббс, но мальчишка потерял самоконтроль. Снова и снова один и тот же вопрос: «Какого хуя?»
Незатронутый паникой Томми, Кэс обрушил Онаку ударом на колени. Но удар добился большего, чем он намеревался. Отломил руку Онаки у локтя, и конечность отвалилась к ногам Томми. Его крики сменились на рвоту. Даже Кэс попятился, качая головой в изумлении.
Онака уже прошел точку невозврата. Под ним подломились ноги, тело под натиском солнца становилось все более и более хрупким. Но самые громкие крики вызвало его лицо – теперь обращенное к Петтину, – пока отпадала плоть, а из глаз валил дым, словно в мозгу разгорелся пожар.
Он уже не завывал. В теле не осталось сил даже для этого. Он просто повалился на землю, закинув назад голову, словно торопя солнечные лучи покончить с агонией. Не успел он ее коснуться, как в его существе со звуком, напоминающим выстрел, треснул какой-то последний шов. Дотлевающие останки унесло в порыве кровавой пыли и костей.
Силой воли Лори понукала Бабетту отвернуться – как ради себя, так и ради девочки. Но та отказалась отвести глаза. Даже когда ужас завершился – тело Онаки развеяло по всей аллее, – она все еще прижималась лицом к решетке, словно чтобы познать смерть от солнца во всех подробностях. Не могла отвернуться и Лори, пока смотрела девочка. Она разделила каждую дрожь в конечностях Бабетты; чувствовала слезы, подавленные, чтобы те не затмили зрение. Онака мертв, но его палачи еще не закончили свое дело. Пока было что видеть, дитя смотрело.
Томми пытался стереть с формы разбрызганную рвоту. Петтин пнул кусок трупа Онаки; Кэс взял сигарету из нагрудного кармана Гиббса.
– Огонек будет? – сказал он. Гиббс зарылся дрожащей рукой в карман штанов за спичками, не отрывая глаза от дымящихся останков.
– Никогда не видел ничего подобного, – сказал Петтин почти небрежно.
– В этот раз обосрался, Томми? – спросил Гиббс.
– Пошел ты, – был ответ. Светлая кожа Томми залилась краской. – А ведь Кэс говорил, что лучше позвонить шефу, – сказал он. – И правильно говорил.
– Эйгерман-то что понимает? – прокомментировал Петтин и сплюнул в красную почву у ног.
– Видели лицо этого мудака? – сказал Томми. – Видели, как он на меня посмотрел? Я чуть было не погиб, точно говорю. Он бы меня прикончил.
– Что же здесь происходит? – сказал Кэс.
Гиббс почти угадал ответ.
– Солнечный свет, – сказал он. – Слыхал про такие болезни. Это его солнце так.
– Ни фига, – сказал Кэс. – Никогда не видел и не слышал ничего такого.
– Ну, теперь мы все видели и слышали, – сказал Петтин с немалым удовлетворением. – Это не галлюцинация.
– И что будем делать? – желал знать Гиббс. Он никак не мог поднести дрожащими пальцами спичку к сигарете в губах.
– Будем искать новых, – сказал Петтин, – пока не найдем.
– Я пас, – сказал Томми. – Я, блять, звоню шефу. Мы не знаем, сколько здесь этих уродов. Вдруг их сотни. Ты сам так сказал. Сказал, целую гребаную армию можно спрятать.
– Чего ты так испугался? – ответил Гиббс. – Сам же видел, что с ним делает солнце.
– Ага. А что будет, когда солнце зайдет, дебил? – отбрил Томми.
Спичка обожгла пальцы Гиббса. Он выронил ее и чертыхнулся.
– Я смотрел фильмы, – сказал Томми. – По ночам какая только дрянь не лезет.
Судя по виду Гиббса, он смотрел те же самые фильмы.
– Может, и правда стоит вызвать подмогу, – сказал он. – На всякий случай.
Мысли Лори поспешно заговорили с девочкой.
«Предупреди Рейчел. Скажи, что мы видели».
«Они уже знают», – был ответ девочки.
«Все равно скажи. Забудь обо мне! Скажи им, Бабетта, пока не поздно».
«Я не хочу тебя оставлять».
«Я не могу вам помочь, Бабетта. Мне с вами не место. Я…»
Она попыталась предотвратить мысль, но было поздно.
«…я нормальная. Солнце не убивает меня так, как вас. Я живая. Я человек. Мне с вами не место».
Ей не представилось возможности поправить этот торопливый ответ. Контакт прервался мгновенно – вид из глаз Бабетты исчез, – и Лори обнаружила, что стоит на пороге кухни.
