— Конечно, конечно, — поддакнул премьер, — кроме того,
необходимо приставить специальную охрану. И к членам его семьи тоже. Я уже
переговорил с директором ФСБ и начальником службы охраны. Трое сотрудников
сейчас уже в поликлинике, где находятся ваши близкие, — сообщил он Артему
Сергеевичу. — Еще трое будут охранять непосредственно вас. Директор ФСБ
говорит, что им приблизительно известно, кто мог организовать на вас покушение.
— И кто же это? — поинтересовался Полетаев.
— Пока они держат это в секрете, — уклонился от ответа
премьер, — но он пообещал, что убийцы не уйдут от наказания.
— Мне от этого не легче, — мрачно произнес министр финансов,
— хорошо бы еще узнать, почему в меня стреляли.
— И так ясно, — заметил Шумский, — хотят свалить
правительство. Читал, какие гадости пишут о нашем премьере и о нас с тобой?
— Вот именно, — подхватил премьер с горечью, — работаешь как
проклятый, и тебя же поливают грязью. Черт с ними, — махнул он рукой, —
главное, что вы остались живы.
Он покачал головой, потом осторожно спросил:
— Вы готовы выступить в пятницу в Государственной думе с
проектом бюджета на следующий год?
— Почти, — кивнул Полетаев, — но многое зависит от моих
встреч с западными банкирами, а также от позиции их представителей в Лондоне.
— Да, — кивнул премьер, — лично я запер бы вас на три дня
здесь, в Белом доме, чтобы вы могли спокойно подготовиться к выступлению в
пятницу, но этого нельзя делать. Мы и так с трудом успели передать наше
сообщение до десяти утра, чтобы биржа бурно не отреагировала на случившееся,
как это обычно бывает. Хотя мне сообщили, что некоторые уже нервничают. Звонил
глава Центробанка, просил подтвердить, что вы действительно живы. Ваш номер в
кабинете не отвечал. Видимо, вы уже выехали ко мне.
— Понимаю, — сказал Полетаев, — я готов работать, Николай
Николаевич, эта история может выбить из колеи моих близких, но не меня. Завтра
утром я вылетаю в Лондон.
— Как вы летите?
— Рейсовым самолетом. Уже есть билет, — сообщил Полетаев, —
со мной полетят двое наших экспертов, переводчик и помощник. Всего пять
человек.
— Я доложу президенту, — сказал премьер, — может быть, вам
лучше воспользоваться моим самолетом. Не стоит рисковать. От итога завтрашних
переговоров в Лондоне зависит многое. Представляю, как все нервничают, узнав о
покушении. Мой помощник говорит, что об этом уже передали все крупнейшие
информационные агентства мира.
— Как бы не снизился наш кредитный рейтинг, — мрачно вставил
Шумский.
— Вот именно, — поддакнул премьер, — поэтому совершенно
необходимо, чтобы вы появились сегодня на телеэкранах. Когда у вас встреча с
банкирами?
— В шестнадцать ноль-ноль.
— Пригласите телевизионщиков. Пусть вас увидят живым и
здоровым. Нужно успокоить людей.
— Я распоряжусь, — кивнул Шумский.
— Сегодня в шесть у нас встреча с американским послом, —
напомнил премьер, — я бы хотел, Артем Сергеевич, чтобы вы приехали пораньше.
Возможно, придется обсудить некоторые детали ваших переговоров с банкирами.
— Приеду сразу после встречи, — пообещал Полетаев.
— Как вы полагаете, кто может быть заинтересован в вашем
устранении? — вдруг спросил премьер.
— Не знаю. Не думал об этом. По-моему, это какая-то дикость,
средневековье. Террористический акт в центре Москвы. Какие-то психи
обстреливают из гранатомета машину. Может, чеченцы?
— Зачем чеченцам убивать именно вас? — резонно возразил
премьер. — Нет, все намного сложнее. Кому-то очень хочется убрать нас всех,
скопом. Но в первую очередь вас.
— Вы хоть представляете себе, кто за этим стоит? — спросил
Шумский.
— Пока ничего определенного, — снова уклонился от ответа
премьер, — но дело очень серьезное. Если убийцы один раз решились на такой
отчаянный шаг, могут попытаться снова. Нужна максимальная осторожность. Но не
во вред работе. Ближайшие три дня будут самыми важными. Особенно для вас, Артем
Сергеевич, — подчеркнул премьер.
— Я все понимаю, — вздохнул Полетаев.
— Хорошо, — премьер поднялся, за ним вскочили Полетаев и
Шумский. — У нас мало времени, — напомнил хозяин кабинета, — в пятницу
обсуждение бюджета. От его принятия зависит судьба правительства. Примут —
останемся. Не примут — уйдем в отставку. И если не вы, Артем Сергеевич, будете
представлять в Думе бюджет, он наверняка не пройдет.
— Все согласовано, — заметил Полетаев.
— Неважно, верят только вам. — Премьер вздохнул. — В общем,
постарайтесь продержаться три дня. До пятницы. Самое главное сейчас утвердить
бюджет.
— Продержусь, — через силу улыбнулся министр. Премьер
посмотрел ему в глаза, пожал руку, кивнул Шумскому и вернулся к столу. Как
только Шумский и Полетаев вышли, премьер поднял трубку и попросил соединить его
с начальником службы охраны.
— Слушай меня внимательно, — раздраженно сказал премьер, —
мало троих, поставь десятерых, но Полетаева ты мне сохрани. Чтобы до пятницы с
его головы ни один волос не упал. Понял?
День первый. Москва 12 часов 25 минут
Слепнев с Родионом Александровичем въехали во двор. Оставили
машину и направились к дому. Родион Александрович набрал код, и входная дверь
открылась. Они поднялись на лифте на девятый этаж и позвонили в квартиру справа
от лифта. Полковник оглянулся и заметил, что «глазок» на двери слева потемнел.
Очевидно, там рассматривали незваных гостей. Открыли им довольно быстро, и они
прошли внутрь. Их встретил мужчина лет пятидесяти, внимательно оглядел Слепнева
и, усмехнувшись, бросил:
— Вот ты какой!
— Не нравлюсь? — с вызовом спросил Слепнев.
— А ты не баба, чтобы нравиться, — зло ответил хозяин
квартиры, — и не хами. Насмотрелся я на таких, как ты. Форсу много, а дела
мало.
— Я свое дело сделал, — огрызнулся полковник, — кто виноват,
что в машине не оказалось министра. И такое бывает.
— «Бывает», — передразнил его хозяин квартиры. Он был
среднего роста, коренастый, плотный, с брюшком. Мясистые щеки, крупный нос,
седая щеточка усов и глаза навыкате делали его лицо запоминающимся. — Бывает, и
ружье само стреляет. Только такой профессионал, как ты, должен был подстраховаться,
все хорошенько проверить, прежде чем стрелять, а не надеяться на «бывает» и «не
бывает».
Слепнев молчал. Что толку спорить? По большому счету старик
прав. Но полковник решил сравнять счет, прибегнув к запрещенному приему.
— Ладно, генерал, — грубовато бросил он, — все и так ясно,
не нужно сыпать соль на рану.
