— И все это не уголовщина, а политика, — закончил за
Корниенко генерал, — именно политика.
— Видимо, так оно и есть.
— Хорошо, что Руднев согласился заменить Кикнадзе, — сказал
Потапов, — он специалист высокого класса. И вот еще что. Не сомневаюсь в ваших
способностях, полковник. Более того, считаю вас одним из самых лучших, если не
лучшим нашим следователем. Но после ранения Кикнадзе и второй попытки покушения
мы просто обязаны подстраховаться. Я уже распорядился найти того эксперта.
Корниенко собрал документы. Встал. Сухо спросил:
— Думаете, он сумеет что-то сделать за два оставшихся дня?
— Он гений, — убежденно ответил Потапов. — Не думаю, а знаю.
День первый. Москва 20 часов 17 минут
Зазвонил телефон, включился автоответчик, и в трубке
раздался знакомый голос Владимира Владимировича:
— Я хотел бы с тобой поговорить. Перезвони через четыре
часа.
Назови он другую цифру, Дронго не стал бы торопиться. Но
цифра «четыре» на их условном коде означала абсолютную срочность, и Дронго
немедля набрал номер Владимира Владимировича.
— Добрый день, — поздоровался Дронго и, взглянув на часы,
поправился: — Добрый вечер.
— Ты недавно проснулся? — засмеялся Владимир Владимирович.
— Как обычно. Если меня не будят, сплю до полудня, — ответил
Дронго. — У вас ко мне важное дело?
— Очень важное. Ты не мог бы ко мне приехать?
— Прямо сейчас?
— Да.
— Хорошо. — Они были знакомы уже несколько лет, и он знал,
что Владимир Владимирович не беспокоит его по пустякам. Именно поэтому, положив
трубку, он стал одеваться.
Через полчаса он уже пил чай в квартире Владимира
Владимировича. Хозяин, пенсионер, бывший кадровый разведчик, стал своего рода
связным между Дронго и правоохранительными органами, которые использовали
частного детектива в отдельных операциях, когда по каким-то причинам нельзя
было задействовать офицеров ФСБ или разведки. Дронго доверял Владимиру
Владимировичу, зная, что тот не подставит его ни при каких обстоятельствах, и
между ними установились почти дружеские отношения.
— Я тут кое-кого жду, — сказал Владимир Владимирович,
устраиваясь напротив гостя. Они пили чай с мятой, любимый напиток хозяина.
— Кое-кого? — переспросил Дронго.
— Двоих, — уточнил хозяин, — они хотят встретиться с тобой.
Дронго неторопливо отпил чай, отодвинул чашку.
— Снова какое-нибудь грязное расследование?
— Не угадал. Как раз наоборот. Речь идет об охране одного человека.
Во всяком случае, так я понял из их телефонного звонка.
— У них не хватает собственных охранников? — мрачно
поинтересовался Дронго. — Мне не хотелось бы снова иметь дело с этими типами из
контрразведки. Или из других правоохранительных органов. Сейчас там одни
молодые наглецы, самоуверенные и с амбициями. Знаете, Владимир Владимирович, я
подумываю о какой-нибудь другой работе. Моя мне опротивела. Может, открою
частное агентство. Или займусь еще чем-нибудь? К примеру, адвокатурой.
— Захотелось спокойной жизни? — удивился Владимир
Владимирович. — Тебе сколько? Сорок? Не поздно ли все менять?
— Однажды уже менял, когда распался Советский Союз, —
невесело произнес Дронго, — из эксперта ООН превратился в лицо без гражданства,
подозрительного типа без профессии. Тогда и закончилась моя первая жизнь. В
тридцать два года.
— Ты недоволен своим нынешним положением?
— Почему же? Грех жаловаться. Но раньше я защищал интересы
самого крупного государства в мире, а в последние годы выполняю заказы весьма
сомнительных личностей, а то и просто бандитов. Стыдно, унизительно.
— За это хорошо платят, — возразил Владимир Владимирович, —
и потом, не надо преувеличивать. Насколько я знаю, ты всего раз работал на
мафиози, грузина, у которого пропал сын, но ты делал благородное дело, искал
похищенного мальчика. По-моему, ты сегодня просто не в настроении.
— В последние дни я все время не в настроении. Меланхолия
одолела. Не могу жить без идеи. Раньше я знал, во имя чего рискую, а сейчас
действую по инерции. Может, это потому, что я ни в чем не нуждаюсь? Может, мне
нужно пойти куда-нибудь поработать?
— Для начала тебе нужно вспомнить свое имя. Порой я
испытываю неловкость, называя тебя этой старой кличкой. Почему тебе так не
нравится собственное имя?
— Оно мне нравится. Но после девяносто первого я о нем
забыл. Так было лучше для всех.
— И для тебя тоже? — спросил Владимир Владимирович,
поправляя очки.
— И для меня тоже, — кивнул Дронго.
— В таком случае подумай о семье. В твоем возрасте это
лучшее средство от меланхолии. Или заведи себе новую подружку. У тебя есть
женщины?
— Есть, — кивнул Дронго.
— Много?
— Две, нет, три.
— Значит, нет ни одной, — пожал плечами хозяин, — а ты еще
жалуешься на меланхолию.
— Возможно, вы правы, — согласился Дронго, — ведь мне уже
тридцать девять. Кажется, больше, чем Бендеру. «А Паниковского я не воскресил и
„Антилопу“ восстановить не сумел».
— Для Бендера, пожалуй, это было не самое главное, —
улыбнулся Владимир Владимирович, — впрочем, ты сам можешь поговорить с моими
гостями и отказать им, если захочешь. Одного из них, кстати, ты знаешь.
В этот момент в дверь позвонили. Хозяин дома поднялся и,
опираясь на палку, прихрамывая, пошел открывать. Из прихожей не донеслось ни
звука. Если там и шел разговор, то, видимо, очень тихо. Наконец хозяин ввел в
комнату пришедших, мужчину и женщину. Женщину Дронго сразу узнал и растерялся.
Это была Елена Суслова.
— Здравствуй, — Елена шагнула к нему, — это я попросила
Владимира Владимировича тебя разыскать.
— Здравствуй, — тихо ответил Дронго, глядя ей в глаза, — как
давно мы не виделись!
— Полтора года. — Елена прошла к дивану и села рядом с
Дронго. На ней был темный брючный костюм. С тех пор как однажды ее чуть не
изнасиловали подонки, она перестала носить юбки, предпочитая узкие,
обтягивающие брюки. Ей было уже под сорок, но возраст никак не сказался на ее
стройной, моложавой фигуре. Она представила своего спутника:
— Полковник Руднев.
— Здравствуйте, — кивнул Дронго.
— Добрый вечер. Я много слышал о вас, Дронго, — произнес
полковник без тени улыбки.
Дронго понял, что это не комплимент, а всего лишь
констатация факта. Чуть выше среднего роста, коренастый, на вид лет сорока с
лишним, полковник был мрачным и замкнутым. Редкие волосы и залысины на висках
делали его похожим на старика. Когда он разговаривал, узкое, с желтоватой, как
пергамент, сухой кожей лицо от скул до самого подбородка прорезали морщины.
