— Ее ребята уже в пограничном училище учатся, — сообщил
Харчиков.
— В каком училище? Чьи ребята?
— Мои племяшки. Зойка двойню родила. Как в Казахстан уехала,
так там и родила.
— Это сколько же лет прошло, пятнадцать, шестнадцать?
— Восемнадцать. Как раз в восемьдесят первом и родила.
Восемнадцать лет прошло, милый. А ты и не заметил.
Слепнев поставил чашку, встал со стула.
— Дай что-нибудь надеть, — попросил, — поеду на переговоры.
Если все пройдет как надо, могу заказывать билет в Ниццу. А ты найди себе
девочку из журнала. Все услуги я оплачу. Сто тысяч устроит?
— За такие деньги я сам сбегаю вместо тебя позвонить, — сказал
старик, усмехнувшись. Слепнев заметил, как алчно блеснули у старика глаза.
Сумма была солидной, даже для Харчикова.
— Не надо, — сказал Слепнев, — Семен отвезет меня. Если
получится, как я задумал, получишь свои деньги. Если сорвется, не жить нам с тобой
на этом свете. На нас охоту устроят, будто на крыс. И не успокоятся, пока не
передавят.
— Ничего, — прошептал Харчиков, — за такие деньги я и крысой
готов стать.
Слепнев вышел из квартиры во втором часу ночи, разбудил
задремавшего в машине Семена.
— Поехали! — Слепнев устроился на заднем сиденье.
— Куда? — спросил Семен, протирая глаза.
— На площадь, — полковник жестом указал направление. — Тоже
мне наблюдатель нашелся, — сказал он насмешливо.
Через несколько минут они уже были на пустынной площади.
Слепнев вышел и направился к телефонной будке.
— Кто говорит? — спросил недовольный сонный голос.
— Это я, пенсионер, твой друг, — ответил Слепнев.
— Кто это? — снова спросил генерал Скороденко с нотками
страха в голосе.
— Говорю же, твой друг. Деньги перевел?
— Какие деньги?
— Память у тебя, что ли, по старости отшибло? — зло бросил
Слепнев. — Мы о чем с тобой договаривались, забыл?
— Ты живой? — Скороденко ушам своим не верил. — Откуда
говоришь?
— С того света, — ответил полковник, — ты почему
удивляешься? Может, это ты устроил на нас охоту?
— Нет, конечно. Но мне сообщили, что сегодня тебя… в общем,
я думал, ты больше не позвонишь.
— Напрасно ты так думал. Как видишь, позвонил. И еще раз позвоню
завтра утром, чтобы про деньги узнать. Если до утра не переведешь, будешь сам
себя подтирать. А переведешь, все сделаем как нужно.
— Подожди, — быстро сказал генерал, — как тебя найти?
— Я тебя сам найду, пенсионер. И учти, сделаешь что-то не
так, я сильно обижусь. Ты меня понял, пенсионер?
— Подожди… — снова сказал генерал, но Слепнев уже поспешил к
машине.
— Гони домой, — приказал он Семену, взглянув на часы.
«Почему этот мудак сдрейфил? — подумал Слепнев. — Видимо,
решил меня подставить, а потом сам все провернуть. Это все „мусорские штучки“.
Если это правда, устрою ему праздник за его счет. Настоящий праздник».
Он вспомнил Майю. Ведь это она спасла ему сегодня жизнь. А
как посмотрела, когда он стрелял! Она поняла, что ей не выжить. И он это понял.
Они вообще понимали друг друга без слов. Он постарался отогнать подальше это
страшное воспоминание. Нельзя поддаваться эмоциям и раскисать. Иначе хана. Гнев
— оружие бессилия, прочел он где-то и навсегда запомнил это выражение. Он не
позволит гневу взять верх над рассудком. Загонит эмоции в самые дальние уголки
души и до поры до времени не позволит себе вспоминать о Майе. А когда вспомнит,
завоет от горя или утопит свою ненависть и боль в алкоголе, который так легко
превращал его в зверя.
«Прошло восемнадцать лет», — вспомнил он слова Арнольда
Григорьевича. Сыновья Зои могли быть его сыновьями… Слепнев стиснул зубы. У
каждого своя судьба, и он еще обманет эту судьбу, сумеет вырваться из порочного
круга преступлений и лжи. У него должно получиться. И если для достижения цели
придется убивать и лгать еще больше, он пойдет на это не колеблясь, как сегодня
утром, когда, не раздумывая, выстрелил в единственного близкого ему человека.
Снова вспомнив о Майе, он тихо застонал. Испуганный этим звуком, Семен
обернулся:
— Остановить машину?
— Нет, ни в коем случае. Поехали быстрее.
>День третий. Москва 2 часа 10 минут
Телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Скороденко поднял
трубку, но услышал лишь частые гудки. Прошаркал на кухню и достал таблетку
валидола. Положил таблетку под язык, стараясь успокоиться. Просто так в столь
поздний час никто звонить не будет. Значит, что-то случилось. Генерал выплюнул
таблетку и направился к телефону.
— Родион, — глухо сказал он, — это я.
— Слушаю вас, — ответил сонный Родион Александрович, все еще
не понимая, что происходит.
— Ты еще не проснулся? — разозлился генерал. — Не узнал
меня?
— Конечно, узнал, — тут Родион окончательно пришел в себя, —
я же вам ответил.
— Приезжай ко мне, — приказал Скороденко.
— Когда? — Родиону Александровичу не хотелось вылезать из
теплой постели, а тем более куда-то ехать.
— Прямо сейчас, — сказал Скороденко. — Ты мне позарез нужен,
— настойчиво повторил он, — понял?
— Приеду, — упавшим голосом ответил Родион.
— Что? — не расслышал генерал.
— Сейчас приеду, — громко повторил Родион.
Скороденко положил трубку и снова пошел на кухню. В спальне
загорелся светильник. Это жена включила свет, разбуженная его раздраженным
голосом. Он слышал, как она надевала шлепанцы, вышла в коридор и направилась на
кухню. Он быстро положил под язык новую таблетку валидола. Сильно болело сердце.
«Как это они там все прошляпили, — со злостью думал генерал,
— почему не смогли нормально все оформить? И этот сукин сын ушел живым».
— Ты почему кричишь? — вышла на кухню супруга. — Что с тобой
творится?
— Иди спать, — дернулся Скороденко, — поздно уже.
— Илья, что происходит? Ты все время не в себе. Нервы никуда
не годятся!
— Ерунда. Со мной все в порядке, говорю тебе, иди спать, —
он повысил голос.
Она знала, что в такие моменты с ним лучше не спорить.
Поэтому, не сказав больше ни слова, вернулась в спальню. И тотчас погас
светильник, жена почла за благо лечь в постель и уснуть, чтобы не действовать
ему на нервы.
