– Конечно, он звонил именно в это время.
– А вы уверены, что это был именно ваш брат?
– Естественно! Думаю, я еще в состоянии узнать голос
собственного брата.
– А ваши часы ходят точно? – вдруг неожиданно спросил
Мейсон.
– С точностью до секунды, – ответила женщина. – Нам с
Олденом никак нельзя было опаздывать на самолет, улетающий в полночь.
– Если все это и в самом деле так, – сделал вывод Мейсон, –
повторю еще раз: Олден Лидс вне подозрений.
– Конечно, все было именно так, к чему мне говорить
неправду?
– Естественно, чтобы помочь Олдену Лидсу, – сказал адвокат.
– Не надо ждать, что окружной прокурор удовлетворится вашим честным словом.
– Послушайте, мистер Мейсон, по-моему, Марсия собиралась
прийти к Джону. Думаю, она… она собиралась провести с ним ночь.
– Кто такая эта Марсия? – спросил Олден Лидс.
– Девушка, на которой Джон собирался жениться, – объяснила
Эмили Миликант. – Я была против этого брака. Не потому, что она недостаточно
хороша для Джона, нет, а потому, что он недостаточно хорош для нее. Я знала,
что Джон вскружит ей голову и разобьет девушке сердце. Но я не могла сказать
Марсии всего того, что знала о Джоне, поэтому и пришлось притвориться, что я
возражаю против их женитьбы. А она тем временем влюблялась в него все сильнее,
но через два месяца он бы ее все равно бросил. Так он поступал со всеми
женщинами…
– Джон мертв, – деликатно напомнил Мейсон.
– Мне все равно, жив он или мертв! – вспыхнула Эмили. – Джон
всегда был ненормальным. Он не понимал, что хорошо, что плохо, и даже не
пытался этого когда-нибудь понять.
– Он сидел в тюрьме? – спросил Мейсон.
– Естественно, сидел! Провел пять лет в исправительном доме
в Ваупуне, штат Висконсин. Это было много лет назад.
– Значит, у полиции имеются его отпечатки пальцев, – решил
адвокат.
Она покачала головой:
– Администрация доверяла ему, и, пользуясь этим, парню
удалось подменить отпечатки своих пальцев. Он подсунул вместо своих десять
отпечатков десяти разных заключенных, чем все окончательно запутал. Это случилось
еще до создания централизованной картотеки отпечатков пальцев…
Мейсон задумался:
– Это произошло до того, как пальцы на его ноге были
ампутированы? – спросил он.
– Их ампутировали в Ваупуне, – объяснила Эмили. – У него
началось заражение крови из-за нарыва. Пришлось отрезать четыре пальца на
правой ноге.
– Он и в самом деле был вашим братом? – с сомнением задал
вопрос Мейсон, задумчиво глядя на женщину.
– Естественно! – оскорбилась та.
– Вы уверены, что не сами изобрели это родство, чтобы вместе
путешествовать?
– Конечно нет!
Мейсон повернулся к Олдену Лидсу.
– Ну хорошо, – сказал он. – Конвэй и Джон Миликант – это
один и тот же человек. Он вас шантажировал. Что у него имелось против вас?
– Не будем говорить об этом! – отмахнулся Лидс.
– А я считаю, что поговорить об этом придется, – настаивал
Мейсон. – Подумайте, что произойдет, если полиция найдет эти бумаги в квартире
Конвэя.
– Какие бумаги?
– Э, нет! Я не желаю раскрывать свои карты, пока вы не
раскрыли своих, – улыбнулся адвокат. – Однако я вас знаю уже достаточно хорошо,
чтобы определить, когда вы лжете, а когда говорите правду.
– Мне нечего сказать вам, – насупился Лидс.
– Тогда я вам скажу кое-что. Вы не Олден Лидс. Ваше
настоящее имя – Билл Хогарти. Вы взяли имя Лидса в конце 1907 года…
– Расскажи ему все, Олден! – взмолилась Эмили Миликант. –
Разве ты не понимаешь, что это единственный выход!
– Да к тому же у нас нет времени сидеть здесь всю ночь, –
поторопил Мейсон.
Лидс примял табак в трубке.
– Ладно, я расскажу ему о себе, – согласился он, – но о
тебе, Эмили, я ничего говорить не буду.
– Не делай глупостей, – попросила женщина. – Расскажи ему
все. Понимаешь, все!
Тот только отрицательно покачал головой.
– Ладно. Тогда я сама расскажу о себе, – внезапно заявила
Эмили и повернулась к Перри Мейсону: – Я танцевала… Приехала на Клондайк в
качестве танцовщицы дансинг-холла «М энд Н». Среди них были разные девушки, как
порядочные, так и совершенно испорченные. Во мне всегда жила жажда приключений,
и мне хотелось побольше ездить по миру, все испытать, я и в самом деле много
путешествовала и многое успела сделать. За все это время, думаю, не совершила
ничего такого, за что мне сейчас было бы стыдно.
Когда я уезжала из Сиэтла, мне сказали, что я могу работать
в дансинг-холле и тем не менее остаться честной девушкой. Это и вправду
оказалось так, но заработать денег при этом, как выяснилось, было невозможно. В
общем-то, я не ангел, но никогда в жизни не отдавалась мужчине из-за денег.
Когда в 1906 году я приехала на Клондайк, мне исполнилось девятнадцать; это
значит, что сейчас мне уже пятьдесят два… – Эмили вздохнула. – Ну, теперь,
Олден, твоя очередь рассказывать.
– Я приехал на Юкон в 1906-м, – начал тот. – Нашел себе
компаньона, звали его Билл Хогарти, и мы отправились в район Тананы на поиски
золота. Хогарти был влюблен в Эмили, и они переписывались. Эмили продолжала
работать в дансинг-холле, однако работа эта не очень-то была ей по душе. Она
решила покончить с ней и приобрести долю в каком-нибудь деле. Билл в письмах
убеждал ее приехать, предполагая, что ему удастся уговорить меня уступить ей
треть нашего дела.
Она приехала. Никогда не забуду, как выглядела Эмили, когда
я впервые увидел ее в нашей хижине. И чем больше я смотрел на нее, тем больше
понимал, что влюбился в нее по уши. Работа старателя очень тяжелая. Меня все
раздражало. Я ругал Билла за то, что он притащил хорошенькую девушку в этот
проклятый край золотоискателей. Билл заявил мне, чтобы я не совал свой нос не в
свои дела. Слово за слово, и через два дня мы с ним уже не разговаривали. Эмили
пыталась нас помирить, но чем больше она прикладывала к этому усилий, тем хуже
становились наши отношения.
Настоящие холода еще не наступили, но мороз уже
чувствовался, и, главное, приближалась темнота – как известно, в том краю
светло только летом. Мы с Биллом ушли из хижины, предоставив ее в распоряжение
Эмили. Сами мы спали на земле, набросав на нее веток, прижимаясь, чтобы
согреться, друг к другу. Но при этом не разговаривали. Однажды мы проснулись и
обнаружили, что Эмили ушла, оставив записку, в которой написала, что так больше
продолжаться не может, что здесь у нее все равно ничего не получится и чтобы мы
не пытались ее преследовать и искать. Из-за этой записки мы не бросились за ней
следом, да это было бы бесполезно: все равно мы не смогли бы ее найти.
