– Очень хорошо. Свидетель может быть свободен, а я хотел бы
пригласить следующего, хотя это и не вполне законно, – мистера Гая Т. Серла.
Судья Кнокс взглянул на Перри Мейсона.
– У вас нет возражений? – спросил он.
– Никаких, – откликнулся адвокат.
Серл медленно подошел, его привели к присяге, затем он
ответил на обычные формальные вопросы и вопросительно посмотрел на Киттеринга.
– Вы знали Вильяма Хогарти, известного также под именем
Джона Миликанта и Луи Конвэя? – спросил Киттеринг.
– Да, знал.
– Вы видели его вечером седьмого числа этого месяца?
– Да, видел.
– Где?
– На его квартире.
– Во сколько это было?
– Около половины восьмого или без пятнадцати восемь вечера.
– Кто еще присутствовал при этом?
– Никого. Были лишь Конвэй, или, как вы его называете,
Хогарти, и я.
– Как долго вы там пробыли?
– Приблизительно до двадцати минут девятого.
– Расскажите подробно суду, что вы там делали и о чем
говорили.
– Хорошо. Конвэй…
– Я считаю, – перебил Киттеринг, – что в связи с имеющимися
у нас доказательствами будет лучше для ведения протокола, если вы станете
называть его Хогарти.
– Как вам угодно, хотя я знал его под именем Конвэй. Так
вот, нас с Хогарти связывали деловые отношения. Он продал мне свое дело. И
как-то ко мне в контору нагрянула полиция. Я подумал, что кто-нибудь из
клиентов Луи поднял шум или что за Луи охотятся. Я ему сказал, что здесь вряд
ли обошлось без участия Олдена Лидса. Мне показалось, Луи это совершенно не
удивило. Я хотел, чтобы Луи… извините, Хогарти вступился за меня, и он пообещал
это сделать.
– Вы разговаривали о чем-нибудь еще? – спросил Киттеринг.
– То, что происходило, трудно назвать разговором: нас
постоянно прерывали телефонные звонки, да, кроме того, ни он, ни я еще не
обедали. Он дал мне номер телефона, по которому можно было заказать обед. Я
позвонил, и обед принесли. Думаю, его принесли в десять минут девятого. Мы оба
спешили и поэтому поели быстро, после чего я сразу же ушел.
– О чем еще вы говорили? – спросил Киттеринг.
– Ах да! Еще Хогарти попросил меня перезвонить ему в десять
часов, чтоб убедиться, что все нормально.
– В котором часу он просил вас перезвонить? Повторите,
пожалуйста.
– В десять часов.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно.
– И вы ему перезвонили?
– Да, конечно.
– Когда?
– Ровно в десять. Он ответил, что все в порядке и что у него
через десять минут важная встреча, которая, по его мнению, продлится не более
десяти минут, после чего он освободится и будет ждать моего звонка.
– Во сколько же вы ему перезвонили? – снова спросил
Киттеринг.
– Ровно в десять, – ответил Серл.
– Можете начинать перекрестный допрос, – сказал довольный
Киттеринг, посмотрев на Перри Мейсона.
Мейсон задал вопрос тоном человека, ведущего обыкновенную
беседу:
– Значит, вам показалось, что Олден Лидс что-то сообщил в
полицию, и она из-за этого нагрянула в вашу контору?
– Я считал, что такое вполне возможно.
– И Миликант разделял ваше мнение?
– Да, он также полагал, что это вполне возможно. Мы знали,
что Лидс будет охотиться за Конвэем, пытаясь устранить его со своего пути,
только Лидс не подозревал, что Конвэй и Миликант – это один и тот же человек. И
он не узнал в Миликанте Хогарти, считая, что Хогарти мертв. Хогарти говорил,
что собирался пригласить Лидса и сказать ему, что он – Конвэй.
– Скажите, вам было сложно уговорить Миликанта встретиться с
вами?
– Вовсе нет. Он считал, что было бы нечестно подкладывать
свинью, продавая мне дело.
– Все эти волнения сказались как-нибудь на вашем аппетите? –
поинтересовался Мейсон.
– На моем аппетите? – изумился Серл.
– Да, – подтвердил адвокат.
– Нет. Если все против вас, значит, все против вас. Тогда не
стоит вести себя как ребенок, а надо воспринимать все так, как оно есть.
– А разве вы не намекнули мне восьмого числа этого месяца за
ленчем в «Домовой кухне», что, если Олден Лидс выплатит вам определенное
вознаграждение, вы измените свои показания, и получится, что вы разговаривали с
Конвэем по телефону после того, как Лидс ушел от него.
– Это неправда! – воскликнул свидетель. – И вы сами знаете,
что это неправда.
– Так делали вы такое предложение? – настаивал Мейсон.
– Нет! Это вы пытались меня подкупить, но я ответил, что у
Олдена Лидса не хватит денег, чтоб заставить меня изменить свои показания. Это
вы пытались меня подкупить, угрожали и запугивали!
Судья Кнокс хмуро взглянул на Перри Мейсона, но тот уже
задавал следующий вопрос:
– Мистер Серл! Вы были арестованы в ночь убийства по
обвинению в уголовном преступлении, не так ли?
– Да.
– Вы когда-нибудь до этого обвинялись в уголовном
преступлении?
Киттеринг поднял руку.
– Протестую, – сказал он. – Вопрос некорректный,
несущественный и не относящийся к делу. Это не способ, чтобы выразить свидетелю
недоверие. Только в том случае, если свидетель был признан виновным в
совершении уголовного преступления, можно поднимать на перекрестном допросе
вопрос о его отводе.
– Я не ставлю вопрос об отводе свидетеля, – уточнил Мейсон.
– Протест отклоняется, – вынес решение судья Кнокс.
– Меня не пытались привлечь по этому делу, – ответил Серл, –
так как никакого дела не было. Полиция приехала потому, что им что-то сказал
Олден Лидс. Никаких улик не было.
– Дело в том, – сказал Мейсон, – что вы быстро сообразили,
если изменить свои показания так, чтобы оказалось, что вы звонили не в десять
тридцать, а в десять, то это понравится людям окружного прокурора. Вы так и
сделали. Разве не факт, что телефонный разговор, состоявшийся, по вашим словам,
в десять часов, на самом деле произошел на тридцать минут позже?
– Я звонил ровно в десять вечера! – выкрикнул Серл.
– И, рассказывая все это в участке, а потом мне в «Домовой
кухне», вы не упомянули, что Хогарти говорил вам о встрече, которая должна была
состояться через десять минут и продлиться минут десять.
