– Ваша Светлость! – провозгласил верховный жрец, когда за нашими спинами сомкнулись золотые двери. – Позвольте представить Вам нового Лапоположенного, Благословенного Избранника Р’Мяфа, Римбольда и его друзей. Они путешественники, лишь сегодня пересекшие границы Ай-Ту-Дорра.
Мы поклонились, слегка опустила свои четыре подбородка и герцогиня.
– Добро пожаловать, – устало произнесла она. – Друзья Лапоположенного – желанные гости в моем доме. Знаешь ли ты, Избранник, что для тебя означает Лапоположение?
– Ну, – важно начал Римбольд, подбоченясь и выставив вперед ногу, – я полагаю, что это – почетная должность…
– Не совсем. Это значит, что ты, являясь сегодня гласом Р’Мяфа, можешь до заката солнца попросить меня о чем угодно, и я обязуюсь выполнить эту просьбу.
Глори пихнула меня локтем в бок; я ответил понимающим кивком. Римбольд, явно ошеломленный, захлопал глазами:
– Что угодно?
– Само собой, в рамках разумного, – ответил за Белисинду представительный старец, поверх ухоженной белоснежной бороды которого покоилась тяжелая золотая цепь с большой печатью. – Знай, что ты не можешь просить герцогского престола или места при дворе, равно как и смерти или личного имущества любого, находящегося на государственной службе. Кроме того, ты не можешь требовать в жены женщину разных с тобой рас без ее согласия, просить денег и драгоценностей, выраженных более чем пятизначной цифрой, передачи в твое владение святыни Ай-Ту-Дорра и развязывания войны против любого государства.
– Благодарю тебя, Хранитель Печати, – кивнула герцогиня, проигнорировав вырвавшееся у гнома восхищенное: «Ух, ты!»
Тем временем к креслу-трону приблизился еще один сановник – наряженный в алый с серебром кафтан долговязый тип, от выражения лица которого мигом свернулось бы молоко, и что-то прошептал. Белисинда вновь кивнула, и он с поклоном выскользнул за дверь.
– Я должна вынести постановления по делам преступников, – обратилась к нам правительница Ай-Ту-Дорра, – Избранник и его спутники могут пройти в комнаты для гостей, отдохнуть и подкрепить силы, но, если пожелают, могут и остаться.
– Спасибо, спасибо, я думаю… – начал Римбольд, но Глори дернула его за кафтан и с очаровательной улыбкой закончила:
– Мы с радостью останемся, чтобы воочию лицезреть прославленное Ай-Ту-Доррское правосудие.
– Прошу, – Белисинда равнодушно махнула рукой в сторону стоящих у трона стульев.
– Но я устал и хочу есть! – тихо возмутился Римбольд.
– Так нужно , – сквозь зубы процедила Глори, подпихивая рукой гнома и ухитряясь все так же мило улыбаться. – Я тебе все объясню… впрочем, сам увидишь. Садись и молчи!
– Ну, хорошо! – проворчал гном. – Но за такое обращение вы не получите и медяка из той груды сокровищ, которые я потребую от герцогини, так и знайте!
Усевшись на цельнозолотой, и поэтому жутко неудобный стул, я покосился на уютное мягкое кресло Белисинды и завистливо вздохнул.
– Нет, пожалуй, я попрошу для себя прекрасный дворец где-нибудь в пригороде, и чтобы в нем обязательно был такой же, как здесь, сад, а еще…
Договорить размечтавшемуся Римбольду не дал оглушительный звук фанфар. Двери широко распахнулись, и четверо гвардейцев с мечами наголо, печатая шаг, вошли в зал. Между ними, скованные по рукам и ногам, брели крикливо разодетая и чрезмерно намазанная девица, определить профессию которой не составляло труда, какой-то пронырливого вида старикашка и наш Бон. Одежда его превратилась в живописнейший подбор лоскутков, на скуле запеклась кровь, но глаза как всегда улыбались. Более того, у паршивца еще хватало самообладания для того, чтобы громко насвистывать под нос весьма непристойную песенку, в которой слово «кошечка» имело совершенно нетипичный для Ай-ту-Дорра смысл. Похоже, преступник до сих пор не совсем понимал, что его ожидает. Правда, при виде нашей компании, сидящей по левую руку от герцогини, парень резко оборвал свист и попытался инстинктивно протереть глаза, но, видимо вспомнив о кандалах, лишь судорожно сглотнул.
– Это же… – начал было Римбольд, но тут вперед шагнул шептавшийся с герцогиней мужчина в алом. В одной руке он сжимал короткий серебряный жезл (угадайте с трех раз, с каким навершием?), в другой – кожаную папку с тем же тиснением.
– Кто этот человек, Лорд Справедливости? – раздался во внезапно наступившей тишине голос Белисинды. Кивком она указала на старика.
– Преступник, Ваша Светлость, по имени… – Лорд полез в папку и прочитал: – … по имени Тиндл Никс. Бродяга, без определенного места жительства, не женат. Судим дважды, второй раз клеймен железом.
– Примерный мальчик, – даже серьезность момента не смогла изгнать всепоглощающую скуку из голоса герцогини. С другой стороны, как, интересно, звучал бы мой собственный голос хотя бы после пары лет, изо дня в день наполненных такими вот серьезными моментами? – Ну-с, и что он натворил на этот раз?
Лорд вновь раскрыл папку:
– За несколько минут до заката прошедшего дня преступник срезал у потомственного купца Роликса Четвертого кошелек, когда упомянутый купец выходил из таверны «Кис-Кис», чтобы отправиться домой. Обвинитель и свидетели ждут разрешения войти, Ваша Светлость.
– Что ж, введите свидетелей.
Да, с точки зрения Белисинды, все действительно более чем скучно. Сначала высказывался обвинитель, потом свидетелей приводили к присяге, они давали свои показания, потом слово предоставлялось обвиняемому, и, наконец, герцогиня выносила приговор. Рутина, одним словом. Старикашка получил пять лет каменоломен, «ночная бабочка», уличенная в попытке подмешать в вино богатого клиента любовный эликсир – к порке и лишения лицензии на полгода. Наконец, наступила очередь нашего друга.
– Этот человек, Бон Геймс, сегодня при многочисленных свидетелях ударил ногой кошку…
Сановники возмущенно зашумели, но мгновенно замолчали, стоило только герцогине поднять руку.
– …на Площади Вертикальных Зрачков, в три с четвертью часа после полудни, – спокойно закончил Лорд Справедливости.
Суд выслушал троих из «многочисленных свидетелей» преступления: продавца засахаренных фруктов – мальчика лет семи и двух толстых теток – зеленщицу и владелицу скобяной лавки, а потом Белисинда обратилась к парню:
– Что ты можешь сказать в свое оправдание, Бон Геймс?
Даже в кандалах, Бон ухитрился элегантно поклониться, откашлялся и начал:
– Ваша Светлость! Прежде всего, позвольте мне выразить Вам свою признательность за то, что в Ай-Ту-Дорре, как и подобает любому цивилизованному государству, человека не могут осудить, пока не доказана его вина. Уверен, что как только вы услышите подробности этого происшествия, то поймете, что нет никакого преступления, а присутствует лишь досадное незнание и роковая случайность.
