— Отдыхай. Потом еще поговорим.
— Спасибо…
Мое состояние все еще не позволяло держать тарелку, с разжевыванием твердой пищи также возникали серьезные проблемы, но тут подоспела неожиданная помощь в лице бледной как смерть и едва державшейся на ногах Шенны — лучница каким-то образом проведала о случившемся, после чего добровольно взвалила на себя роль сиделки. Благодаря ее участию дело пошло на лад — глотать толченый картофель было не так уж трудно, бульон служил отличным дополнением и растраченные на заживление ран силы начали постепенно возвращаться.
Съев все до последней крошки, я смог пошевелить руками, а затем и приподняться на кровати, заняв чуть более удобную позу. Тело отозвалось глухой болью, но она не шла ни в какое сравнение с той, которую мне пришлось испытать совсем недавно.
— Спасибо.
— Не за что. Тебе нужно что-нибудь еще?
— Только еда.
— Хорошо, будет тебе еда.
Следующие несколько часов я усиленно запихивал в себя новые порции бульона, жидкой каши и недоваренной картошки. Это дало свои плоды — ближе к вечеру у меня получилось-таки встать с кровати. Впрочем, основной причиной, по которой я это сделал, было неудержимое желание сходить в туалет — пользоваться местным аналогом больничной утки мне категорически не хотелось.
Шенна без лишних вопросов довела меня до отхожего места, последовавшая вслед за этим процедура серьезно улучшила мое настроение, так что на койку я вернулся, чувствуя себя практически здоровым. Само собой, это не укрылось от взгляда совершавшего вечерний обход целителя.
— Как ощущения?
— Иду на поправку, мастер Шефар.
— Где болит?
— Везде, но не очень сильно.
— Интересный случай. Есть какие-нибудь пожелания?
— Мне ничего не нужно, кроме еды.
— Хорошо. Когда встанешь на ноги, жду тебя на разговор. Нужно во многом разобраться.
— Да, конечно…
Как оказалось, побеседовать со мной хотел не только местный главврач — наутро в палатку прибежал гонец, сообщивший, что меня срочно желает видеть у себя полковник. То, что мне до сих пор было очень сложно передвигаться на своих двоих, явно никого из них не смущало.
— Пошевеливайся давай. Господин не будет ждать.
— Да хрен я пошевелюсь, если ты не поможешь, — огрызнулся я, тщетно пытаясь найти среди вороха доставленных день назад вещей запропастившиеся куда-то сапоги. — Хочешь, чтобы не вздрючили — помогай.
— Чем помогать?
— Гребаные сапоги найди хотя бы. Не вижу, где они валяются.
— Тут лежат.
— Теперь натягивай… чего вылупился? Не видишь, что я полудохлый?
— Ладно, сейчас…
В шатре у полковника все осталось без изменений — моему взгляду предстал тот же стол и те же кресла. Правда, сам главнокомандующий выглядел чуть более усталым и растрепанным, чем раньше.
— Солдат Максим по вашему приказанию явился, господин.
— Садись.
На этот раз выделываться и следовать заведенным порядком я не стал, без особых церемоний расположившись на первом попавшемся стуле. Офицер недовольно скривил губы, поморщился, но комментировать мои действия не стал, сразу перейдя к делу:
— Командованию известно о том, что произошло. К сожалению, такое иногда случается. Я мог бы пообещать наказать виновных, но они уже мертвы. Поэтому я говорю тебе, что ты признан пострадавшим и можешь не бояться последствий.
Слова полковника оказались внезапными и слегка шокирующими — раньше мысль о том, что по итогам ночного нападения меня могут в чем-то обвинить, попросту не приходила мне в голову. Но индульгенция уже была выдана и лишний раз беспокоиться на этот счет явно не стоило.
— Так точно, господин.
— Мне весьма неприятно текущее положение дел, — задумчиво произнес собеседник. — Нашей армии нужны жрецы. Очень нужны. Но игнорировать простых солдат тоже нельзя.
Я понятия не имел, что ответить на это глубокомысленное замечание, так что дипломатично промолчал. Не дождавшись от меня никакой реакции, полковник тяжело вздохнул и вытащил из ящика стола какую-то бумагу.
— Отправишься в Кашер. Поживешь в казарме, раны залечишь, потом вернешься. Через неделю или две.
— А…
— Про тебя ходит слишком много слухов. Люди волнуются.
— Но я же ничего…
— Нужно, чтобы все успокоились. В городе есть места, крыша над головой у тебя будет.
— Но…
— Это приказ. Уезжаешь сегодня вечером.
— Так точно, господин.
Выбравшись на свежий воздух, я минут пять стоял возле какого-то шеста, тяжело опираясь на него и рассматривая полученный листок. На нем аккуратным крупным почерком было написано, что солдату Максиму следует немедленно вернуться в город и присоединиться к расквартированному там гарнизону. Чуть ниже виднелась размашистая подпись и замысловатая бордовая печать.
Бумага выглядела солидно, а вот ситуация в целом показалась мне довольно странной — хотя тревога полковника имела под собой вполне реальные основания, его решение убрать меня из лагеря было продиктовано скорее неумением работать с подчиненными, чем трезвым расчетом. Раз уж проводники душ представляли настолько большую ценность, имело смысл как можно скорее донести это знание до каждого рядового бойца, опровергнуть расползающиеся по лагерю слухи, дать мне нормальную охрану…
— И мешок золотых в придачу, ага.
Все еще пребывая в глубокой задумчивости, я доковылял до столовой, взял там две миски супа и опустошил их, не обращая никакого внимания на заинтересованные взгляды других солдат. А потом вернулся в госпиталь.
— Куда ходил? — спросила устроившаяся на моей кровати Шенна. — К полковнику?
— Да.
— И что он сказал?
— Отправил меня в город. Хрен пойми, зачем.
— Даже так…
— Сказал, что людям нужно успокоиться, а мне — подлечиться.
Лучница медленно кивнула, отвернулась и целую минуту рассматривала загораживавшую выход из шатра портьеру, думая о чем-то своем. А затем неожиданно вздохнула:
— Тебя убьют по дороге.
— В смысле?
— Тебя убьют, — спокойно повторила женщина. — За дезертирство. Но это на самом деле не важно.
— Стой, кто меня убьет? Что ты вообще несешь?
— Вы слишком опасны. И если рядом нет хороших магов, то вы становитесь опаснее с каждым днем и каждой выпитой душой. А магов у нас нет уже очень давно.
— Подожди, подожди…
— Вас нельзя контролировать, — припечатала Шенна. — Гораздо проще убить.
