Спи, Кая-Марта. Венок из лютиков и васильков лежал на той одинокой могиле. Они больше не ходили туда. Они не говорили о ней даже друг с другом.
Сольвег снова пробежала бумаги глазами. Вдумчиво, быстро. Микаэль с тихой радостью отметил то, что щеки ее уже не такие бледные, а в глазах снова есть огонек – осторожный и тихий – но он все же есть. Они каждый день говорили с ней вместе. Она не упоминала ни ребенка, ни аптекаря, что продал ее. Ни Каю-Марту, да. Ни ее.
– Спасибо, Ниле, – она сжала его ладонь, потом мягко, по-женски погладила пальцами. – Видит Создатель, теперь мне дышится проще.
Она улыбнулась. Она давненько не улыбалась.
– Ты знаешь, ведь я никогда не поднималась на палубу.
Микаэль Ниле только пожал плечами.
– Теперь этой возможности будет в избытке. Он огромный, груженый вином из Эльсхана. Послезавтра отплывает в Измар. Вся выручка будет твоя. Она будет большая, поверь, эти северяне до хороших вин очень охочи.
Она кивнула.
– Я поплыву на том корабле. Пассажиром, хозяйкой – кем угодно. Надеюсь, капитан мне позволит. Запах соли в лицо – может быть, мне это понравится.
Так скоро. Она срывается с места так скоро, все бежит и бежит.
«Сольвег, зачем ты бежишь?» – хотел он спросить, но ответ он знает и сам.
– Я знаю капитана. Он против не будет.
Она улыбнулась.
– Значит, пора паковать тюки с сундуками. Руза нашила мне ворох прелестных нарядов.
Но дома она ходила без единой вышивки на рукавах.
– У меня для тебя есть что-то еще.
Он порылся в карманах. Письмо пришло неделю назад. Цепь была долгой и нудной, пока дошла до него, но просьба была королевы. Королева сама не ведает, что ей нужно. Помощник, советник, подруга, может быть, посол, шпион, дипломат. У Сольвег блестящая родословная, нет совсем репутации и ей нужно дело. Королеве Иде он порекомендует ее. Ох, и наплачется с Сольвег ее первый министр. Микаэлю хотелось бы это увидеть.
Он протянул ей письмо.
– После Измара отправишься к Иде.
– К королеве?
Она развернула бумагу, Микаэль ей кивнул. Микаэль знал, что они поладят. И Сольвег, и Ида. Если стараться, молодых женщин очень просто понять.
Сольвег смолчала, спрятала письмо в складках платья.
Он знал, она согласится. Если все будет мирно, после Измара он снова увидит ее. Он будет скучать. Он знал, что не только он.
– Как ты думаешь, мы долго будем об этом молчать?
– О чем?
– О том, что Эберт все еще жив.
А он жив, он правда жив. И снова завтра заявится в гости. Прошло уже больше недели. Прошло уже много недель, а он все также приходил, улыбался, молчал. И выглядел очень даже живым.
– Кая умерла, – проговорила Сольвег. Она впервые после того дня назвала ее имя. – Может быть…
– Нет, – возразил Микаэль. – Она говорила нам, что ее смерть ничего не изменит. – он помолчал. – Так глупо. Я думаю, дело в другом. Просто. Он жить хочет. Как ни разу прежде еще не хотел, и в свою смерть он вовсе не верит – не время еще. Да. Все так, смерти нет, потому что он не верит в нее. Ох, Сольвег, – он посмотрел на нее, покачал головой. – Как тебе объяснить, как тебе все объяснить, моя милая Сольвег, я сам ведь понял не сразу. Сирин – птица вещая, говорила она нам. Птица-песня, не случится с тобой ничего, что не ляжет в твою жизнь, точно в добрую книгу, в легенду, если с ней ты связался. Припомни все эти сказки, где смерть побеждалась любовью. Ты помнишь их?
– Не говори со мной о любви, – перебила она.
– Я могу говорить, могу и молчать, только правду то не изменит. Сдается мне, рыцарь живет и жив только ради тебя. Только из-за тебя.
Она улыбнулась грустно и тихо, встала из-за стола.
– Даже если и так – он об этом не знает. Не вздумай ему об этом сказать.
Внизу Руза радостно открывала двери и принимала гостя. Микаэль смотрел Сольвег неотрывно в глаза.
– Сама ему скажешь, хватит уж бегать.
Она подошла к нему, обняла, точно брата, погладила мятый рукав. Положила острый подбородок ему на плечо. Она оказалась ласковой, если приручишь.
– Я уйду собирать свои вещи, – шепнула она. – Будь добр, скажи все же рыцарю, что я нездорова.
Платье мелькнуло и дверь затворилась.
Дурные дети. Дурные глупые дети.
И он ведь не лучше.
Рыцарь переступил порог этой комнаты.
– Она уезжает, – Микаэль не разменивался ни на приветствия, ни на досужие фразы. Да и им оно ни к чему.
Рыцарь моргнул и смотрел на него, будто не понял. Каштановые волосы наконец блестели, были гладко уложены. Лицо все еще бледно, точно после долгой болезни, но он уже не мертвец. Завещание свое он все же не отозвал. Да и дело все же передал Лансу. Ланс не понимает ничего, совсем ничего, ну да это, впрочем, неважно.
– Кто «она»? – спросил его рыцарь.
Микаэль бы ударил его, если б мог.
– Не будь идиотом, прошу. Сольвег уплывает послезавтра. В Измар. Когда вернется – не знаю. Знаю лишь, дурья твоя голова, что отпустишь сейчас, не скажешь ей ничего – тебе ее не видать никогда. Ты на это пойдешь?
Эберт все также молчал, а Микаэль распалялся.
– Что до этой жизни тебя довело, мой любезный, до смерти, до самой могилы? Сколько дней и ночей тебя грызло то, что ты просто подменыш на месте своем, что ты хочешь быть рыцарем? Если ты рыцарь – пойди и скажи ей. Сделай хоть что-нибудь рыцарское, чтобы потом не жалеть.
– Ты думаешь, я это не знаю, – Эберт ответил. – А что, если она вновь погонит меня?
Микаэль шагнул еще ближе.
– Если погонит, значит, быть по сему, – проговорил он сквозь зубы. – Если сердце тебе растолчет, точно в пыль – значит, быть по сему. Если заплачет, скажет, что любит – а потом убежит навсегда – значит, быть по сему. Если вы оба не женитесь, если умрете на другой день после свадьбы – значит, так, идиот, все было задумано свыше. Не тебе это знать, не тебе и менять. Но даю тебе слово, если ты не решишься – значит смерть Каи-Марты была напрасной, значит, жизнь Каи-Марты была напрасной, значит, ты так ничего и не понял.
Южанин подошел к столу и резво набросал что-то на обрывке бумаги. Свернул, запечатал, потянул это рыцарю.
– Корабль я отдал. И корабль, и груз – это все теперь ее, не мое. Но капитан корабля – мой давний приятель. Возьми. Может, хоть это поможет. Возьми. Я прошу, я очень прошу, добрый друг. Хоть раз в жизни не будь идиотом.
Глава XL
Корабль качался, и палуба под ногами – точно живая. Точно конь, и есть у него и жилы, и мышцы, и кровь настоящая, теплая. Борт корабля был горячим от заходящего солнца, она коснулась его рукой и погладила. Руза на прощанье сказала – на корабле нет места платьям. Рузе виднее, и платья подождут до Измара. На ней были узкие штаны из сатина, сверху что-то вроде длинной и плотной туники ниже колена – и много шнурочков. Руза сказала, так женщины ходят в Эльсхане. Что ж, может, так и удобней. Волосы ветер трепал и нещадно, юнга-мальчишка – юный наглец – посоветовал сплести их в тугую косицу. Все правы, а она не против учиться.
