– Ты давно вспоминал о матери?
Он почти тут же пожалел, что этот вопрос вообще сорвался с его губ. Глупо, прошло столько лет. Только вчерашний вечер разворошил забытые дни, заставил вспомнить, подумать, слегка удивиться.
– О матери? Ты хочешь поговорить о ней? – лицо Ланса было полно удивления. – Ее уже шестнадцать лет нет, с чего ты вдруг помнишь о ней?
– Да так, просто, – не рассказывать же ему в самом деле о Кае-Марте, о дурацкой сказке про рыцаря, которую он читал и читал ребенком в тот день. О том, как его отослали прочь, как он с позавчерашнего вечера отчего-то все не в своей тарелке.
– Она ведь бросила нас, так? – повторил он слова отца. – Бросила нас и уехала с дядей. Оба они опозорили нашу семью и…
– …и если бы не наш дорогой отец, семья бы погибла, – скривился Ланс и прислонился к ограде. – Я это слышал, и не раз, так приелось уже, извини.
– Но разве это не правда?
– Как тебе сказать, – брат пожал плечами; в одном ему надо отдать должное, от этого разговора он ни капельки не смутился. – В общем-то правда. Ну а что ты хотел – жена сбегает от мужа с его же братом, отцу пришлось изрядно попотеть, чтобы это замять. Впрочем, нас она хотела взять с собой. К нашему же счастью, отец этого не позволил. Наверняка к счастью. Не знаю, насколько успешным был бы дядя, если б не помер в той же канаве.
– Я не помню этого.
Эберт действительно почти этого не помнил и удивился. Помнил тот вечер, холод и книгу, а мать и забыл.
– Да что ты вообще помнить мог, – усмехнулся Ланс. – Ты только нюни разводил да приставал ко всем и каждому. Умом-то ты в детстве и не блистал.
Эберт почувствовал обиду, внезапную, острую, будто они снова были мальчишками и Ланс изводил его, пока ни мать, ни нянька не видят. Отчего-то стало смешно.
– Я думал, она бросила нас.
– Ну, фактически да. Хотя сама была не в восторге, смею уверить. Пойми, милый братик, – он вздохнул. – Наша мать была восторженной дурой. Причем дурой несчастной. А это, поверь, гремучее сочетание. То, что она сбежала с дядей без планов и средств, было великой глупостью. Однако, зная нашего отца и ее натуру, поверь – это было лишь вопросом времени. Не сбеги она тогда – слегла бы от чахотки. Еще неизвестно, где прожила бы подольше.
– Я не думал, что она была несчастной.
– А ты о чем-то думаешь кроме векселей, счетов и бумажек? – возразил Ланс и завязал грубой бечевкой длинные волосы в узел; было жарко.
Эберт припомнил отца, жившего теперь в доме за городом, здоровье стало уже не то. Его тяжелую походку, его властный взгляд и уверенный голос. Вечно планы, вечно разъезды, вечно просчитывал все наперед. Старше матери лет на десять, не больше, не дряхлый старик, которым пугают молоденьких. Богат, образован. Она могла бы жить с ним, как за каменной стеной, но предпочла отчего-то другого.
Ланс хмыкнул. Сорвал длинную травинку, лениво положил кончик в рот.
– Ты слишком похож на него нынче, братишка. Думаешь, что положение, репутация, ум и достаток дают тебе все.
– А теперь посмотри на себя и на меня, братец, – Эберт пожал плечами. – И ответь, разве это не так?
Тот подкинул на ладони мешочек золотых монет. В уголках рта зазмеилась кривая усмешка, которую он приобрел только в последние годы.
– Был бы прав, Эбби, не дал бы ты мне сотню монет. Не прятался бы здесь от невесты. И, ох да, как я забыл – не водил бы дружбу с этим южным позорищем. Пожалуй, отец не в восторге, не так ли? Может, ты еще и не пропащий, малыш.
Он встал, взъерошил ему волосы, как давно, шестнадцать лет назад. Получил в ответ полный возмущения взгляд и медленно пошел вниз по мостовой, что-то лениво насвистывая.
– Не забудь пригласить на свадьбу, – махнул он ему напоследок. – Я планирую изрядно повеселиться перед твоим постным лицом.
Ланс ушел, а Эберт так и остался стоять у ограды в тени деревьев. После разговоров с братом он вечно чувствовал себя неуютно. Тот смеялся над ним, упрекал в чем-то, пытался учить, хотя даже ему, рыцарю, было ясно, что тот несчастлив и после разрыва с отцом все ищет и ищет чего-то, никак не находит и злится. Либо искать просто нечего, либо никому из их семьи этого не дано. Поскольку Эберт был не любителем меланхоличных охов и вздохов, он считал, что первое вернее всего. Если от желаний столько несчастий и боли, то проще вообще не желать. Главное, чтоб Микаэль того не услышал, еще одной лекции о пользе удовольствий и радости он не вынесет точно.
Он медленно пошел вдоль дороги, вдыхая прохладу свежего утра. Возвращаться домой на удивление не хотелось. Смысл садиться за дела, если через четверть часа в двери ворвется Микаэль в лучшем случае, а в худшем влезет через окно. Слуги уже давно отчаялись просить господина Ниле обождать, да и пресловутый господин оказывался не в меру щедрым и расточительным, особенно если дело касалось служанок да горничных.
«Рыцарь ехал и ехал, не день и не два, и звезды вели его ночью.» Во-первых, это совершеннейший абсурд, без веления командования рыцарь не имеет права никуда отлучаться в самоволку. Во-вторых – тоже. А в-третьих, хватит и первых двух пунктов. Кроме того, любому известно, что путешествовать лучше днем, чтобы не сбиться с дороги, по звездам ориентируются только самодовольные безумцы да моряки. Кто вообще придумывал этот бред. Может, и правильно сделал отец, что сжег ее в старом камине, ту книгу. А от звания рыцаря он откажется. Непременно откажется, выяснить только бы как. Хватит ему и баронства, и денег, и титула Сольвег.
Он наподдал ногой камень, тот отскочил и ударился о проезжавшую мимо телегу. Пройти бы весь город, обойти бы по кругу, оказалось так приятно не думать, когда просто идешь.
Он шел и шел, а лето было в разгаре. Миндаль давно отцвел, и у домов на земле белым облачком лежали лепестки. Назойливые мухи, жуки, пчелы так и носились в воздухе. Что еще надо Микаэлю от здешнего лета. Куда жарче, куда душистее. Он вышел к городским стенам и сам того не заметил. Вдали уже виднелся дым от палаток Горных домов, шум, лязг металла. При свете дня все казалось другим. Менее таинственным, простым и обыденным. Будто не про них придумали столько легенд и преданий, будто не к ним со всех сторон сбегались детишки, не слушаясь строгих наказов отцов. Развернуться бы и уйти. Только позавчера ему явно дали понять, что он здесь не нужен, что его здесь не ждут, только вот опять привели его ноги. Что там южанин сказал? Повиниться и улыбнуться. Только он так умеет. А ему, видно, придется вновь выслушать все, что ему выскажут, так что, наверное, лучше сразу идти восвояси.
– Дяденька, ты к кому?
Эберт опустил голову. Около него с нахальным видом вертелся какой-то ребенок, очевидно из местных.
– Я, – рыцарь замялся; он огляделся. Микаэль его на смех поднимет, да и брат, если узнает. На него смотрело уже с десяток глаз, и он чувствовал себя некомфортно.
