Смешно сказать, одиннадцатилетняя девчонка с трудом складывает числа больше десяти. Ее приданное промотают за месяц.
– Во-первых, никто тебе не поверит. – возразил Микаэль. – Во-вторых, тоже. В-третьих, от арифметики ты поднимаешь визг поросенка, никто на это не купится. В-четвертых, я не останусь тебя прикрывать, сестрица, не у одной тебя дела отчаянной важности. Так что прости-прощай, прелестное дитя, я отчаливаю, страдай в одиночку.
Прелестное дитя что-то буркнуло, и уже отвернувшийся Микаэль почувствовал ощутимое попадание абрикосовой косточки по затылку.
Куда смотрели дуэньи этой особы, было совершенно не ясно. Девчонка отбилась от рук окончательно. Микаэль души в ней не чаял.
А дела отчаянной важности были отнюдь не делами, но этой самой отчаянной важности в них хватало с избытком. Когда три недели назад Эберт прислал письмо с извинениями, что не придет к ним на ужин – в этом ничего удивительного не было, хотя мать поставила на стол поросенка, запеченного с персиками и черносливом, а от такого без веской причины не отказываются. Когда полторы недели назад он не встретился с ним в кабачке той прелестной трактирщицы у самой ратуши – он вообще не расстроился – унылая физиономия рыцаря ему бы только мешала. Но когда третьего дня он заявился к его дому в девять утра и его не пустили, рассыпались в извинениях и говорили, что сир рыцарь еще не встал, тут уж южанин не вытерпел, ибо минуту назад он видел этого, с позволения сказать, сира в окне. Был бы этот достопочтимый сир из тех, кто только вздыхает ночами по неразделенной любви, пишет сонеты, а потом благополучно умирает от чахотки – Микаэль бы слова ему не сказал. Но к меланхолии рыцарь был не склонен и в таких бесплодных занятиях не был замечен ни разу.
– Ты просто измотал мальчика, – говорила госпожа Руза сыну, которая наотрез отказывалась относиться что к сыну, что к его друзьям всерьез. Мальчишки они и есть мальчишки, а то, что оба давно выросли и стали самыми влиятельными людьми в городе, так это чем бы дитя не тешилось, главное, чтоб к обеду пришло. А к обеду Эберт-то как раз и не явился.
Безысходность, думалось южанину, а верить матери он наотрез отказывался. В горячем южном сердце Микаэля жила непоколебимая вера в идеалы дружбы, красоты, любви, верности – в общем, всего того, к чему так скептически относился его друг, а потому он лишь знал – Эберт его друг – друг его избегает – значит, что-то случилось. А вот что случилось, он и собирался выяснить. Для этого он был готов воспользоваться даже самым бессовестным оружием и заслать к нему Каталину – да только та решила не ко времени вспомнить о приличиях и наябедничать матушке. Была бы взрослой, отдал бы ее за рыцаря, и голова бы не болела. Ни у кого. У него в первую очередь.
Микаэль шел по залитой солнцем мостовой и даже не улыбался проходящим мимо девчонкам-служанкам с щечками, как спелые яблочки – настолько озадачен он был. Где-то в закоулках своего сознания он полагал только одно – что его друг наконец решил, что он человек и без памяти влюбился в торговку свечками. Он помнил тот странный разговор. Он тогда шутил, подначивал, смеялся, а Эберт лишь рассеянно молчал и просил не говорить Сольвег. Шут его разберет этого рыцаря. А девчонка была хороша. Чудо как хороша. Расцеловал бы и сам ее, если бы не Мадлена. А Мадлена ревнивая. С Мадленой, впрочем, у него тоже не было ничего вразумительного. Она просто ему эль наливала задаром.
Знала бы Мадлена, куда он направлялся, взревновала бы еще больше. А направлялся он ни много ни мало к сестре главы городского Совета. Звали ее Мария-Альберта Серра, была она вдова, и было ей без малого сорок лет. Казалось бы, какая беда красотке Мадлене. Но шел к ней Микаэль не за этим.
Мария-Альберта была умна.
Мария-Альберта была влиятельна.
Мария-Альберта развила такую сеть шпионажа в городе, что главой Совета фактически являлась она. О, госпожа Серра незаменимый союзник и друг. А ко всему прочему недурно играла в шахматы. Расспросить и сыграть партейку другую. Да, за этим Микаэль и шел, потому что сложившаяся ситуация его нисколько не радовала.
Дом госпожи Серра стоял на главной площади. Прекрасный особняк, утопающий в зелени и нарциссах по весне. Говорили, что их Мария-Альберта выращивала сама, и не подпускала к ним даже садовника. У ворот его встретил мрачного вида привратник, чье лицо сразу разгладилось, как только тот услышал фамилию Ниле. Пара ступенек, пара лестничных пролетов, и вот он уже стоит в просторном кабинете, по виду которого и не скажешь, что тот принадлежит женщине. Прямые углы, скупость, опрятность, карта с путями их кораблей, что швартуются в доках, списки разрешений и грамот, заказов. Ох, Мария-Альберта, родилась бы ты мужчиной, деловитостью перещеголяла бы старика Гальву да и собственному братцу утерла бы нос. За какой радостью родилась ты женщиной, Мария-Альберта?
Скрипнула дверь, Микаэль обернулся.
– Госпожа Серра.
Он поклонился со всем почтением и южной галантностью. Все звали ее родовым именем.
Она подошла к Микаэлю и радушно протянула ему руки. Тот почтительно поднес тонкую бледную ладонь с кольцами к губам и еще раз поклонился.
– Микаэль, рада вас видеть. Я надеюсь, вы с добрыми вестями? Как там поживают мои корабли у южных границ?
– Поживают получше нас всех, госпожа, – кивнул Микаэль. – Неделя-другая – и вам придет прекрасный товар. Столько фруктов и пряностей, трав, гладких тканей давно вы не видели. Шелк из Аир-Хафа вам придется по сердцу.
– Знаешь, чем обрадовать стареющих женщин, – пошутила Мария-Альберта, а на гладком лице не было ни единой морщинки. Она знала, что и в сорок лет чудо как хороша.
– Вы прекрасны, миледи, и знаете это, не дразните меня, – спокойно принял игру Микаэль. Там комплимент, тут улыбка, не первый день они знают друг друга, играют по правилам и играют красиво. Теперь она рассмеется, заправит локон с единственным седым волоском за все еще милое ушко, предложит вина, а в глазах сталь, такая острая, колкая сталь, мечи бы ковать из этого взгляда. Он пригубил вино и сел напротив нее. Свет из окна бил по глазам, он почти не видел ее лица, темный силуэт, белые рукава строгого платья, застегнутого до подбородка на все пуговки.
– Зачем ты пришел, Микаэль, я не ждала тебя.
Формальности улажены, она перешла на «ты», значит, волчица сегодня в благостном расположении духа.
– Да так, – Микаэль откинулся в кресле; вино было очень даже недурное. – Я проходил мимо. Просто проходил мимо и решил узнать у тебя, госпожа, что тебе ведомо о Горных домах.
– А что ведомо тебе? – бесстрастно спросила Мария-Альберта. – Ведь никто, проходя мимо, не заходит к главе городского Совета на поздний завтрак, истосковавшись по беседе о горцах. К слову, о завтраке.
Она позвонила в колокольчик и через минуту внесли блюдо нарезанного белого сыра и клубники. Плотно откушавший дома южанин из вежливости взял лишь ягодку. Несколько минут они провели в тишине.
– Значит, ты шел.
