Горец медленным шагом подошел к ширме. Кая стояла перед ним, не сделав ни шагу в сторону.
– Женщина, отойди. Я сказал, дай мне пройти, не мешайся.
– Тебе это не нужно, – говорить было тяжело, будто слова камнями и тяжелым грузом падали с губ. – Помнишь, что ты мне сказал? Ты попросил прощения, ты хотел мира меж нами. Сигур, ты говорил мне, что однажды я была в твоем сердце и что даже из мыслей своих меня ты не выкинул. Так вот… – она коснулась холодными пальцами его руки и поднесла к груди. – Сделай еще один шаг – и мира меж нами не будет уже никогда. И даже не потому, что это я тебя не прощу.
В глазах ее была такая тоска, что в пору топить в ней фрегаты да корабли. Рука Сигура была горячая, как и всегда. Она вспоминала, как он прежде, будто уже в другой жизни, грел ее озябшие пальцы в своих широких ладонях, как царил между ними лишь ее смех да его сладко-горькая досада, которую так просто развеять ярким утром да добрым словом. Вот здесь сейчас все и кончится, думалось ей. Она снизу заглядывала в глаза ему, надеясь увидеть в них понимание, но они не дарили ей ничего кроме настороженности и холода.
– Отойди, – проговорил он одними губами и с легкостью оттолкнул ее в сторону. Еще один шаг и он отодвинул ширму. Та жалостно скрипнула. Кая отпустила его руку и прижала ее ко рту, желая сдержать то ли собственный плач, то ли крик. Ребенок Ланса с этой девчонкой Одеттой лежал все так же на своих вышитых пеленках, но теперь он почти выбрался из них, дрыгал крошечными ножками, а лицо исказилось плачем. Сигур так и застыл, а Кая на долю секунды захотела броситься между ними и прижать ребенка к груди, точно своего. Будто не дитя хотела она укрыть от его взгляда, а себя саму и свои деяния. Она протиснулась вновь между ними, села на постель, на которой лежал ребенок, с бессмысленным вызовом подняла лицо к Сигуру.
– И что ты теперь скажешь, мой старый друг, – с горечью прошептала она. – Я ведь говорила, я ведь просила. Не подходи ближе, мой старый враг, иначе не будет мира меж нами. Теперь уж вечно не будет.
Сигур смотрел на нее невидящим взглядом, лишь гнев постепенно искажал его лицо да губы сжимались в тонкую сухую полоску.
– Чей он? – негромко спросил он, явно стараясь не кричать, чтобы не перебудить весь лагерь. – Кая. Отвечай мне, чей это ребенок?
Кая-Марта молчала, лишь легонько поглаживала младенца по редким волосикам, от всего сердца надеясь, чтобы он перестал кричать.
– Когда придумаешь, что бы соврать, ответь еще на вопрос – что он здесь делает?
– Не спит, – прошептала Кая. – И очень жаль, что не спит, все было бы проще. Гораздо проще, Сигур, если бы ты не заметил.
– Но я заметил, – он схватил ее за руку и резким рывком поднял с постели на ноги. – Отвечай мне, чудовище! Отвечай! Ты теперь еще и похищаешь детей? Невинных младенцев, точно волк в ночи? Ты совсем весь страх растеряла, весь стыд и весь разум? Ты понимаешь, – он схватил ее за плечи и встряхнул. Младенец заплакал еще горше. – Ты понимаешь, что если хоть кто-то сложит все в кучу, догадается, что ты из Горных домов, то на наш лагерь выдвинется вся армия Совета?
– Отпусти меня, – прошипела Кая, высвободила руку и со всей силы ударила его по лицу. Ногти царапнули и на лице осталось три длинных царапины. Одна из них начала кровоточить. Увидев кровь, она тут же присмирела. В глазах плавал страх, она смотрела то на Сигура, то на ребенка, то на приоткрытый полог шатра, будто надеялась убежать, как можно скорее и скрыться. Младенец утих. Теперь он только шевелил ручками и старательно засовывал пальцы в рот. Он был явно голоден, не было бы здесь Сигура, она нашла снова и молоко, и что-то вроде соски, чтобы его покормить, но сейчас было явно не до того. Сигур поднес руку к лицу и вытер выступившую капельку крови.
– Да, ты права, Кая-Марта, – проговорил он, еле сдерживая глухой гнев, который рвался из сердца. – Теперь нам точно не быть друзьями. Той, что я знал, больше нет, я ошибся и как жестоко ошибся… А теперь отвечай на вопросы, чудовище. Ты ведь знаешь, как в здешнем мире поступают с чудовищами и зверями? Одно мое слово Улафу и клетка покажется тебе раем. Думаешь, ты нужна ему, думаешь, он все равно оставит тебя в живых ради своей цели? Нет, госпожа моя, не для того он спустил народ наш с гор, чтобы подвергать его смертельной опасности. Если я увижу на этом пустыре хоть одного солдата Совета, то собственноручно вздерну тебя на самой высокой осине, а потом сожгу тебя на костре, чтобы и костей твоих на земле не осталось. Поэтому лучше ответь, Кая-Марта, откуда ребенок?
Кая с тоской смотрела на младенца и только сейчас понимала, насколько глуп и бесплоден был ее план. Сперва убить Ланса, затем забрать младенца сюда, в этот лагерь, как доказательство, что есть в ней то, что искал в ней Морелла – звериная ярость, ненависть к тем, кто ее притеснял. Ничего из этого у нее не вышло. Улаф прав, она всего лишь девчонка, беспомощная и глупая, и если чудище она взаправду, то лишь как матерый медведь в лесу, без капельки разума, хитрости. Она всего лишь хотела показать ребенка Морелле. Доказать, что она прошла испытание, что они с ним похожи, что она ему не чужая. А теперь все пылью рассыпалось, а ветром и унесло, если захочет Сигур, то и угрозы исполнит. Да… Теперь никогда уж не быть им друзьями, если и была между ними ниточка прошлого, то теперь они оба ее оборвали.
– Чего ты хочешь от меня? – глухо спросила она. Она знала, что могла бы сейчас разорвать его на части, да только местью бы приблизила и собственную участь. – Чего тебе от меня? Говори.
– Я заберу ребенка и верну его родителям, – Сигур стоял спокойно и прямо, но Кая видела, что рука его лежала на рукояти кинжала, который был прицеплен к поясу. Лишь одно ее неловкое движение, понимала она, и кинжал этот по самую рукоять окажется у нее в груди. – Говори, чей он, пока во мне еще живо благоразумие.
Она чувствовала себя побитой собакой да поди и выглядела сейчас так же. Белые руки дрожали, горло, казалось, сдавило удавкой.
– Чей он! – рявкнул Сигур, уже не заботясь о том, что может разбудить остальных.
– Он из города, ясно тебе? – обида с отчаянием душили ее. – Из Исолта. Да если б не я, он все равно бы погиб, не дожив до своего первого года, денег у них нет вообще…
– Ого, – перебил ее мужчина. – Да ты оказывается знакома с семейством! И кто же они? Говори и не ври!
Он подошел к постели, неумело укутал младенца снова в пеленки, чтобы он вновь походил на крохотный сверток с раскрасневшимся от плача лицом. Оказавшись на руках, тот перестал плакать.
– Брат Эберта Гальвы, – горький шепот сорвался с губ. – Моего рыцаря. Его зовут Лоренс. Он знатный торговец и негоциант, правда уже обнищавший, и корабли его затопило море у берегов Измара. Они бы не прокормили его. Никогда.
– Как мило, – губы Сигура изогнулись в кривой усмешке. – Стало быть, ты благое дело сотворила, чудовище? Я унесу его, – и он поудобнее перехватил младенца. – Унесу, пока в городе не поднялся шум. Будем надеяться, что к нашему селению не придут вскоре горожане с факелами и топорами. Так только к тебе приходили. Ты помнишь это, вовек не забудешь. Вот и помни, какая судьба тебя ожидает, если не угомонишься.
