Кая шла за Сигуром следом, не очень отдавая себе в этом отчет. Она старалась не думать о том, что первой звериной мыслью было растерзать еще и младенца. Не хватило ей сил на это и была она за то благодарна.
– Я не хотела причинить ему вреда.
– Не ходи за мной, – Сигур отмахнулся от нее. – Ступай спать. Я сам дойду. Дура ты, Кая. Из всех возможных деревенщин ты выбрала семью Гальва, самую дружную с Советом. Мне надо спешить. За эти сутки могли поднять стражу.
Ребенок вновь захныкал и сердце Каи болезненно сжалось. А у нее никогда того не будет. И не держать ей снова ребенка на руках. Ни своего, ни чужого. Вера в собственное счастье все истончалась, как лед стеклянный под солнцем. Как ни отмахивалась она от этого чувства, как ни вспоминала возлюбленного, злая реальность судьей вставала у нее перед глазами.
– Будь осторожен с ним, – прошептала она. – Выйдешь на улицу Высоких рябин, в самый угол. Там стоит дом с садом, и яблони свешиваются поверх ограды. Если уж взял его от меня, то отнеси туда.
Сигур нахмурился, почесал одной рукой короткую бороду, положил сверток с младенцем на стол. Тот вновь принялся хныкать, но тот и ухом не повел. Он подошел к самому дальнему углу шатра и вытащил длинную цепь. Металлические звенья тихо блестели в свете свечей.
– Не нужно, Сигур, не нужно, я буду послушной, – глаза ее, казалось, стали больше и в них мелькнула мольба. – Правда, я обещаю тебе!
– Грош цена твоим обещаниям.
Он взял в руки цепь, наклонился и в одно мгновение зацепил ее за ногу Каи-Марты. Цепь была тяжелая, неудобная, длинная. В ней ходить по шатру да вокруг, дальше не убежать.
– Теперь только Улаф будет тебя отпускать. Я передам ему, будь уверена. Слишком много воли дали тебе, теперь не попомнишь, каково это, быть взаперти. Жди меня. Я еще вернусь потолковать с тобой.
Он взял младенца на руки, укрыл, как мог, плащом и вышел из-под расписного шатра под дождь. Кая бессильно опустилась на кровать и упала головой на подушку. Слез не было, только в грудь, казалось, вонзили сотню кинжалов. Сегодня она везде проиграла. И испытание не прошла, и хозяевам на глаза попалась, и разбередила старые раны. Нога на цепи болела и ныла под тяжестью железа. Она забрала побольше звеньев на постель, чтобы не оттягивать ногу. Он вернется потолковать. О чем интересно? Мысли путались в ее голове, витали, точно пыль в воздухе. Теперь и взаправду она пленница. Был страшный зверь в клетке, теперь на цепи, все как положено. Сон сморил ее, руки легли под подушку, как прежде, а соколиные глаза закрылись. Перед ней снова вставали видения прошлого, за которым она гналась, сбивала в кровь ноги, но так и не могла дотянуться руками. Она не знала, кто держал ее сзади. То ли Сигур, то ли Улаф, то ли Морелла, да только тянуло ее назад, а ноги в тонких башмачках будто путались в длинных и острых травах. «Домой» точно молния билась в ее голове и старалась она избавиться от рук даже возлюбленного. Страх пронзал ее, когда он касался ее белых рук во сне, а она кричала и билась, будто был он чужим и опасным. Она снова вскрикнула и наконец очнулась от собственного голоса. Свечи еще не догорели, крохотные огарки давали неяркий и бледный свет по шатру.
Сигур стоял перед ней. На рукаве была кровь, ткань его свешивалась лоскутами и на сильной руке были видны три длинных глубоких пореза. На лице тоже виднелись царапины, словно он встрял в хорошую драку. Младенца на руках больше не было.
– Сигур?
Тот не ответил. Подошел к столу, затем взял кувшин с холодной водой и опустил в нее кончик оторванной тряпки. Приложил к ране, кровавая вода быстро стекала на пол. На нее он смотрел мрачно и с недоумением. Взгляд сперва пристально задержался на ее глазах, стараясь что-то прочесть в них, затем на крохотной жилке на шее, которая нервно билась. Под конец он сурово уставился на цепь, крепко сжимавшую ее ногу, которую он сам на нее и надел. Ключа от этой цепи не было даже у него. Он был только у Улафа, как у самого главного в лагере, как их предводителя.
– Ты на цепи, – проговорил он мрачно, будто не верил своим глазам.
– Конечно я на цепи! – зло крикнула Кая. – Ты сам меня заковал в это железо, не помнишь теперь?
– Я не держу перед тобой ответа, чудище, – Сигур продолжил промакивать кровоточащую руку.
– Где ребенок? – голос Каи начинал дрожать от ярости. – Ты отнес его? Что случилось?
– Я отнес его, Кая-Марта, – все тем же отстраненным голосом отвечал он. – Жить он будет, хотя мог бы того и не добиться. Пару царапин, что явно предназначались ему, я принял на себя.
– О чем ты говоришь, – перебила она. – Какие царапины, что с рукой?
Он поморщился от боли, потянулся к карману и достал оттуда два длинных пера сирина, в этом сомнений быть не могло. Отсветы пламени играли на острых ворсинках. Кая протянула к ним руку, коснулась пальцами и отдернула их. Перья-то черные.
– Я ведь не глупец, Кая-Марта, – прошептал Сигур, с трудом садясь на стоявший посреди шатра стул. – Я знаю, что это значит, да и ты тоже. А потому говори. Есть еще один такой же, как ты?
Кая так и застыла. Бледные губы дрожали, равно как и худые костлявые пальцы.
– Отвечай мне! – рявкнул Сигур.
Он поспешным шагом пересек разделявшее их расстояние, а его рука схватила ее за длинную косу и притянула к себе. Боль в затылке заставила вскрикнуть. Прежде он ни разу не поднимал на нее руку. Даже когда приходил к дому с факелом, чтобы увести ее на этот треклятый остров. Теперь же казалось, что одно ее неверное слово, движение, и он тут же расправится с ней. Не будет считаться ни с Улафом, ни с его приказами. Чего как проще – придушить ее прямо здесь под покровом ночи, ублажить свою старую месть и обиду, самому собрать пожитки, затеряться в городе, сесть на первый же корабль из гаваней.
– Мне больно, – прошептала она. – Сигур…
– Говори мне, чудище! Говори.
– Есть еще один. В городе, – прошептала она, а мысли роились в ее голове бешено, и каждая кричала, не закрывая рта. Это Морелла. Неужели Морелла. Что с ним, жив ли он… Но голос внутри нашептывал вопросы куда пострашнее. Он хотел убить младенца? Он хотел сделать то, на что у нее никогда не хватило бы ни силы, ни ярости, чтобы сотворить такое, надо действительно перестать быть человеком. Он не просто сирин, такой же, как и она, подумалось вдруг ей с внезапной отчетливой ясностью. Он ведь просто убийца. Не больше, не меньше. Да и ей он ни капельки не возлюбленный. Она вспомнила его холодные поцелуи, которые он изредка дарил ей, его жесткий взгляд, который не менялся даже, когда он сжимал ее в объятиях – да и как редко эти объятия ей перепадали! Пелена была на глазах ее, и она до сих пор еще грезила наяву, но сердце уже начало пробуждаться – и это было больно и страшно.
– Ты знаешь его? Знаешь, где он?
Хватка на косе стала еще сильнее. «Еще чуть-чуть и он вырвет мне волосы. Вместе с кожей», – мелькнула в голове мысль и тут же затухла.
