Он взял ее под локоть и поспешно повел мимо. Сольвег еле поспевала за ним. Ее промокшие башмачки шлепали по лужам, а вода внутри них уже хлюпала. Подол ее почти нового платья был невозможно испачкан, и она с усталостью заметила, что дурнота и головокружение снова к ней подступают.
– Микаэль! – недовольно и впопыхах звала она его. – Микаэль! Остановись, Ниле! Стой, я сказала! – она вырвала у него свою руку и встала растрепанная, вспотевшая, промокшая и очень злая.
– Что происходит? – рявкнула она и отбросила волосы, налипшие на лоб. – Почему мы помчались, будто нам хвост подпалили? Он же сказал, что его зовут Сигур, Микаэль! Сигур – именно так назвала его Кая-Марта. Ты не считаешь, что нам было бы полезнее что-то разнюхать, разведать, узнать?
– Не считаю, – жестко ответил южанин и начал настороженно осматриваться по сторонам. Вокруг не было ни души. Мелкий дождь снова начал накрапывать, и капли стекали у Сольвег с лица, капали с подбородка.
– Микаэль, – уже тихо и вкрадчиво позвала она, стараясь заглянуть ему в глаза. Он был растерян, это ясно, как день. В какую-то минуту в нем не осталось ни следа того беспечного пройдохи, которым он был всегда и который изводил ее бедные нервы. Она попробовала коснуться пальцами его руки, но он, казалось, того не заметил. Не может быть, чтобы он испугался этого сирина. Сигура, как он им назвался. Микаэль не трус, да и Сольвег самой хватает ума, что при свидетелях да в лагере он им не опасен. А он крепкой рукой схватил ее дрожащие пальцы и уверенно пошел прочь вдоль палаток, делая вид, будто не слышит ее отчаянных вопросов. Ноги вязли в размякшей земле и становились все тяжелее и тяжелее. Сольвег тихо порадовалась, что не надела новые башмачки, в которых теперь ходила по городу, а осталась в грубых и старых, в которых ходила по дому. В подошве одной из туфелек мышь прогрызла дырку, и теперь там хлюпали грязь и вода. Она снова почувствовала, что хочется есть. Радость безмерная уничтожать чудовищ и охотиться на них, будучи самой на сносях. Дитятко поди и не знает, чего натерпелась его мать.
– Я скажу тебе, я все скажу, – бормотал Микаэль, все так же волоча ее за руку. Он сжимал ее так крепко, что ей казалось, будто там уже синяки и будет еще больше. – Не беспокойся. А сейчас помолчи, женщина.
Упомянутой женщине хотелось огреть его шестом для палатки, но в уголках глаз уже блестели предательские слезы усталости и непонимания, так что она сглотнула ком в горле и ограничилась обычным испепеляющим взглядом. Конечно, он ей расскажет. Пускай только попробует пойти на попятную. Корабль в подарок – дело хорошее, но если он не перестанет волочить ее как тряпичную куклу – то благодарим покорно, только ее тут и видели, как-нибудь сама и прокормится, и проживет.
Она услышала, как хрустнула в стороне сухая ветка. Послышалась ругань. Голос был до дрожи знакомым, слишком знакомым. Она обернулась и ахнула, поспешно толкнув Микаэля за чью-то палатку.
– Что стряслось? – южанин смотрел на нее раздраженно и озадаченно. – Сольвег…
– Молчи, – резким шепотом перебила она и дернула его за рукав. – Молчи и верь мне. Теперь твоя очередь.
Она выглянула из-за шатра, только кончик носа да уголок платья. Никто ее с такого расстояния не узнает, даже если захочет. Сердце бешено колотилось и намеревалось вот-вот выскочить из груди. Она выглянула еще чуть дальше, чтобы разглядеть получше. Да, все верно, это был Магнус. Он опасливо озирался и, казалось, пытался убедить в чем-то старуху, стоявшую напротив него. Та шамкала губами, трясла головой, махала на него сухими морщинистыми руками, но Магнус не отставал. Он подходил все ближе и все говорил, говорил. Потом в его руках блеснуло золото, он отдал старухе чуть ли не горсть монет. Та недоверчиво попробовала монету на зуб, поспешно сгребла их с его ладони в свой старый залатанный передник. Переваливаясь с боку на бок, она зашла в свою палатку, но вскоре вернулась, держа в руке грязный тряпичный кулек. Магнус принял его, будто то была великая драгоценность. Старуха пошла прочь, а он все еще стоял, будто к месту прирос.
За то время, что они не виделись, он сильно изменился. Он похудел, и лицо его стало еще мрачнее обычного. «Какое мне дело, – подумала Сольвег, почувствовав беспокойство. – Я не его собственность и не его жена. А про своего ребенка во мне он и не знает. И не узнает.» Но страх невольно кольнул ее сердце. Он здесь, в лагере, крадется, что-то вынюхивает. Он остался верен их изначальному плану, лишь она переметнулась к Микаэлю и теперь спасает рыцаря, до которого ей и дела нет, как она себя убеждает. А Магнус… Если он осуществит свое желание раньше них, если он доберется до сирина раньше, чем они его прикончат, кто помешает ему попросить на тех же самых волшебных крови со слезами, чтобы она вновь стала его?
Легкая дрожь пробежала по ее позвоночнику. Магнус рассказывал ей, что желание птицы работает не всегда – он прав, было бы все так просто, этот мир стал бы гораздо менее приятным местом, чем даже сейчас. Сирин, вещая птица, птица-сказитель, говорил он ей, исполнится только, если ляжет в твою душу, как верное слово в легенду – а откуда она знала, может, мироздание и вправду считало, что озлобленный аптекарь с ехидным сердцем это и вправду ее судьба. Ей не хотелось такой судьбы. Не ее она выбирала, и даже милосердная дорога развела их по разные стороны.
– Кто там, Сольвег, – услышала она недовольный шепот над ухом. – Я стою одной ногой в луже, другой в репейнике – может, ты соизволишь уже подвинуться и показать мне?
– Нет, – упрямо процедила Сольвег и оттолкнула его. Тот на мгновение выглянул из-за ее плеча.
– Ого, – насмешливо пробормотал он ей на ухо. – Горделивая Сольвег подсматривает за красивыми незнакомцами?
– Прекрати.
– Не ломайся, – южанин отмахнулся, сорвал травинку и положил кончик в рот. – Скажи лучше, кто это и откуда его знаешь. Друг он нам или враг?
– Он никто, – Сольвег отвернулась от Магнуса и пошла вновь по дороге, ведущей прочь из лагеря к пустырю. Микаэль шлепал по лужам за ней.
– Так я и поверил, что никто, – слышался у нее за спиной надоедливый голос. – То-то ты спряталась за палаткой, точно скромница-девица из песни. Поди друга сердца увидела?
Сольвег зло взглянула на него, но растерянность на лице сильно выдавала ее. Она хотела было что-то солгать, но только приоткрывала рот в неловком молчании, а ложь так и не шла на язык.
Насмешка сбежала с лица Микаэля. Сольвег на минутку задумалась, кто из них выглядит сейчас более глупо.
– Так это правда? – южанин удивленно приподнял брови. – Прости, я не знал. А Эберт? Хотя это глупый вопрос…
– Это Магнус, аптекарь, – ответила Сольвег, любая правда будет получше звучать, чем жалкая ложь, которой Микаэль все равно не поверит. – Мой старый друг и близкий к тому же. Теперь я его ненавижу. Эберт о нем не знал, если тебя это интересует.
Южанин пожал плечами и подвел к ней под уздцы лошадей.
– Значит, бывший ухажер. С кем не бывает. Тем более с такой красавицей, как ты.
