– Я понимаю, госпожа, вы не хотите переживать свое беспокойство все снова и снова, – кивнул Микаэль. – Но может быть вы расскажете мне, как выглядела та женщина?
Одетта махнула рукой.
– Такую поди найди в нашем городе – столько людей, точно муравейник в лесу. Невысокая она была. Очень тоща. И лицо крохотное, скулы острые, да и глаза большие, точно в пол этого красивого лица. Косы вот были у нее белые, точно горный снег. Длинные, еще и вокруг головы намотанные. Засохшие васильки в них воткнуты были. Да и говор странный, будто не здешний, певучий такой.
Микаэль повернулся к Сольвег.
– Это может быть кто угодно, госпожа Одетта, – твердо сказала красавица. Она развернулась и поспешно пошла назад по белой каменной тропке.
– Не думаю, – прошептал Микаэль. Он кивнул Одетте и поспешил за ней. У самой калитки он ухватил Сольвег за край рукава.
– Ну, так что ты скажешь теперь?
Сольвег вырвалась.
– Это ничего не доказывает.
– Да, действительно. Это доказывает всего лишь то, что Кая-Марта нам солгала и что она была в доме Лоренса и Одетты.
– Мало ли в городе худышек со светлыми волосами.
– Не со светлыми, а с белыми, как снег, и с васильками в волосах. Сухими.
– Я не верю тебе.
– Верить надо не мне, а фактам. Она нас обманула и, очевидно, у нее на то свои причины. Оказывается, не зря я не доверял ей. Не просто так вертелась она возле Эберта. Ты ведь помнишь, я рассказывал, что видел у Эберта за ширмой кончик женского платья. Теперь уверен, что это была она, хитрая девчонка. Обманула и меня, и его. А глаза-то невинные, как у лани в лесу.
Сольвег стояла в тени яблонь, скрестив на груди руки. Своими словами Микаэль хотел отобрать у нее единственную подругу, единственную женщину, такую же, как и она, с которой она может поговорить по душам и с которой может она не таиться. А Микаэль за долю секунды превращает ее из милой знакомой в чудовище. Всего два взмаха кистью, и вот уже Кая-Марта обманщица и ужас в ночи. Она тому не верила. Не ко времени ей разбрасываться новыми друзьями. Не бывает у злодеек таких светлых глаз, таких добрых рук, не приходят они на помощь к уставшим на улицах, не приводят их в свой дом, не поят чаем и ласковым словом не успокаивают. Сольвег не знала, почему отчаянно и упрямо не хотела признавать, что Кая-Марта ей враг. Оттого ли, что исчезнет она – и она навсегда останется один на один с одиночеством и словами, запертыми во рту на много ключей. Или оттого, что знала, что Микаэль из ее жизни тоже исчезнет, когда завершится их крохотное приключение, их нелепая авантюра, к тому же опасная.
«Тогда не Ниле будет приходить ко мне утром на чай, вваливаться в двери гостиной, класть на соседний стул ноги. Тогда лишь тихо и степенно зайдет ко мне одиночество, и платье на нем будет застегнуто на все пуговицы, черный креп будет лежать на его волосах, и оно расскажет мне лишь степенно и о долге запятнавшей себя девицы, и о том, что осень будет нынче холодной. Ни о чем ином.» И Сольвег вновь помотала головой, с тоской и упрямством поглядывая на Микаэля.
– Кольцо при тебе?
Сольвег раздраженно закатила глаза, засунула руку в карман и ткнула этим самым кольцом Микаэлю в лицо.
– При мне, видишь, при мне. Я не собираюсь шарахаться от собственной тени лишь только потому, что ты вздумал обвинить мою подругу.
Микаэль хмыкнул.
– Быстро же она стала тебе подругой…
По его глазам было видно, что он держит ее за полную дуру и если не вообще, то сейчас-то точно. Ей хотелось закричать от бессильной злобы, от раздражения, но Микаэль примирительно поднес ее перепачканную руку к губам и легонько поцеловал.
– Ты не хочешь сейчас поверить мне, госпожа, – спокойно проговорил он. – Я понимаю, наверно, тебя. Просто поспи сегодня с этими мыслями. Обдумай все факты, все, что мы услышали за сегодняшний день. Кая приходила к Одетте. Кая солгала нам про Сигура. Сдается мне, Кая – наш враг. И от нее нам и город спасать. И Эберта. И свои шкуры тоже, красавица.
Сольвег молчала и разглядывала свои напрочь испорченные в грязи уличные башмаки. Рука Микаэля казалась ей теплой и дружеской, а потому ей не хотелось, чтобы он ее отпускал.
– Я знаю, почему ты так не хочешь, чтобы это была Кая, – тихо проговорил южанин, неловко поглаживая ее ладонь пальцем. – Ты не хочешь, и чтобы им был Сигур. Тебе боязно оттого, что мы уже нашли птицу. Что мы уже нашли наше чудовище. И нам надо действовать, сражаться, бороться, быть может, даже убить, как рыцарь дракона. Но ты слишком хорошо знаешь, что мы не в сказке, что мы не рыцари. И драконов в твоей собственной жизни уже давно хватит на пару десятков рассказов. Ты боишься, Сольвег. Я понимаю. Оттого и выдумываешь себе подруг там, где их и быть-то не может. У тебя есть другие друзья, и гораздо ближе.
Сольвег выдернула свою руку из его ладони и потянулась к уздечке лошади.
– Я знаю только то, что боюсь, ты возомнил о себе невесть что, – процедила она. – До новых встреч, Микаэль Ниле. Игры что в сыщика, что в мудреца тебе не очень-то удаются.
– Ступай, ступай, – сказал Микаэль беззлобно и хлопнул лошадь по крупу. – Ты женщина умная. К завтрашнему утру ты уже будешь у меня, потому что поверишь мне.
Сольвег пустила своего коня в галоп и цокот копыт раздался по мостовой. Она, признаться, замерзла и промокла, больше всего на свете ей хотелось сейчас опустить усталые и натертые ноги в глубокий жестяной таз с горячей водой, откинуться на спинку старого выцветшего кресла и накрыть плечи своей шерстяной шалью. Вдобавок у нее вновь начинала кружиться голова, а скачки на лошади в промозглую погоду делу никак не помогали.
Дом показался из-за поворота, и она натянула поводья. Конь перешел на шаг. В саду не было ни души, да и калитка была открыта. На земле виднелись торопливые следы, будто минимум трое топтались на одном месте. Сольвег слезла с коня и тот медленным шагом направился в родное стойло.
– Что за напасть еще, – прошептала сама себе Сольвег и на всякий случай взяла со старой скамейки оставленную садовником тяпку. Если в дом забрался разбойник или несколько, то уж одного она всяко уложит, прежде чем на нее набросятся.
Она пошла в обход дома. Заходить через парадную дверь, когда в доме чужие, не лучшая затея. Она отворила покосившуюся деревянную дверь кухни. Внутри не было ни души, только в котелках шкварчало что-то на огне да лежали горы немытой посуды. Она перехватила поудобнее тяпку. Такими зубцами можно изрядно покалечить, если ей только достанет сил да сноровки. Из коридора послышались приглушенные голоса. Она начала медленно идти по изъеденному молью зеленому и истоптанному ковру. Голоса раздавались из гостиной, становились все громче и четче. В сумрак коридора через приоткрытую дверь вливался поток света. Она медленно распахнула ее и замерла. Перед ней стоял весь ее жалкий штат прислуги – повар да судомойка, старый садовник, да не менее старый привратник. Они стояли и внимали какому-то рослому лысоватому мужчине, что стоял у окна к ним спиной. Мужчина обернулся на скрип двери, на ее легкие шаги, и она охнула.
