– О чем ты задумалась, Сольвег? – музыка закончилась, и южанин поклонился ей, как то велели правила.
– Ни о чем. О том, что Агнессе не мешало бы сильнее утягивать корсет. Экая коровенка.
– Добросердечные мягкие женщины, – кивнул Микаэль. – Смотрю на вас, и сердце замирает от вашей невинности и доброты. В измарский отряд наемных убийц давно пора нанимать девиц.
– Вы позволите мне разбить вашу пару? – раздался тихий голос совсем рядом с ними.
Сольвег с Микаэлем обернулись и оба застыли.
– Дружище!.. – воскликнул Ниле, но дальше не смог подобрать нужных слов и просто продолжил во все глаза смотреть на Эберта.
– Добрый вечер, Микаэль. Госпожа Сольвег, – он коротко кивнул ей и осторожно поднес ее руку к губам. Сольвег заметила, что пальцы у нее дрожат.
– Добрый вечер, – ответила она, но неожиданно с губ сорвался неловкий шепот. – Сир Эберт.
Он пристально посмотрел на нее своими спокойными серыми глазами, и она вспомнила, как в этом же доме они кричали друг на друга от злости и ярости. Сейчас он был еще бледнее, чем прежде, еще худее, и темные тени под глазами так и не ушли. Но теперь на искусанных бледных губах было подобие улыбки. Да, Эберт Гальва улыбался гостям, так старательно улыбался, так следил, чтобы то получилось – казалось, все силы на это уходят. Сольвег смотрела на эту улыбку, которую он, больной и заколдованный, изображал только для них, и волна жалости захватила ее.
– Поздравляем тебя с твоим праздником, Эберт, – негромко и осторожно проговорила она, протянув ему сверток от Рузы. – Это тебе от матери Микаэля подарок, – она замялась. – А мы тебе ничего не приготовили, как-то не собрались…
– Ерунда, – перебил ее рыцарь, принял сверток и положил его на каминную полку. – Микаэль, передай матери мою благодарность. Сольвег, госпожа, ты позволишь? – он протянул ей руку и коснулся ее холодных пальцев. – Ты потанцуешь со мной, госпожа? Окажи мне честь в день моего рождения.
Сольвег сглотнула комок в горле и кивнула. Вновь заиграла музыка, а она стояла к больному рыцарю близко, так близко, что могла чувствовать его теплое дыхание на своей щеке. Совсем как в тот раз, когда, казалось бы, в другой жизни она зло и обиженно поцеловала его без всякого доброго умысла. Микаэль выразительно посмотрел на нее. О да, добрый друг, не переживай, я знаю, что это не просто танец, у нас ворох дел лежит на плечах – из-под него не вылезешь и не отряхнешься.
Она сделала шаг, другой. Эберт двигался легче, чем Микаэль, сейчас рыцарь к тому же и худой был, как жердь. Ее рука безвольно лежала на его плече, а глаза на него поднимать она не отваживалась. Не так ли давно она, скрипя зубами, рассказывала Магнусу и про несчастный случай, и про прелести вдовства. О, она тогда ненавидела рыцаря, так его ненавидела, что даже не разглядела, как же ей на самом деле жаль его и жаль этого непонимания в глазах, которое теперь подернулось пленкой отчаяния.
Он смотрел на нее снизу вверх, ведя ее по залу, и молчал, она это чувствовала. Ей вдруг захотелось снять эту глупую блестящую маску, что была надета на ней. Отбросить ее в сторону, чтобы он увидел ее настоящую, и рассказать ему обо всем, обо всем, что скопилось в душе, о бедности, об отчаянии, о страхе остаться одной, о том, как сильно ей хочется заставить служанку сварить дынные леденцы, но живет она на попечении Микаэля и не в праве командовать. Это было так глупо, особенно перед заколдованным рыцарем, для которого каждый день просто серость и горечь, но он был единственным приветом из прошлого, где все, казалось бы, шло по стройному плану.
– Ты до сих пор обижен на меня? – брякнула она, когда молчание стало пыткой.
Он опустил голову, посмотрел ей в глаза. Все такие же серые, все такие же глупые.
– За что? – растерянно спросил рыцарь, но лицо его помрачнело. – За что именно? – уточнил он.
– За все мои слова, которые я сказала тебе в нашу последнюю встречу. Они были весьма ядовитыми, думаю, ты заметил.
Легкая смешинка сорвалась с его губ.
– Было сложно не заметить. Ну да это пустое. Сам я тоже вел себя не по-рыцарски. За мои слова мне следовало бы принести извинения, хотя это уже и не важно.
Они все кружились и кружились по залу, и Сольвег чувствовала, что ее отвыкшие ноги еле поспевают за ним.
– А что касается остального… – хрипло продолжил Эберт, смотря мимо нее. – Твой обман. Знаешь, за него я не в праве тебя винить. Ты лишь открыла мне глаза на то, что не хочешь этого брака. Твое решение, твое желание, я лишь избавил тебя от лишних объяснений и слов. Я никогда не просил твоей любви, Сольвег, но хотел чести и уважения.
– Может, поэтому у нас ничего и не вышло? Честь с уважением слишком холодны и тоскливы, ими не согреешься по утру.
Эберт пристально посмотрел на нее. Танец закончился, но его рука все еще лежала на ее талии.
– Ты ждала моей любви?
Нет. Она не ждала.
– Чего-то мы оба ждали. Но так и не дождались. Однажды нам почти хватило терпения, ты помнишь?
Она не хотела вспоминать то раннее утро, но когда еще ей представится шанс.
– Помню, – сухо отрезал рыцарь. – И помню, что было потом. Не будем об этом.
Они ушли из центра зала, провожаемые десятками глаз. Из окна несло вечерней прохладой, и он подвел ее к нему. Доносился аромат лилий и шиповника, она вдохнула его поглубже, стараясь успокоить гулко бьющееся сердце.
– Знаешь, последнюю пару дней мне было сложно верить в твою ненависть, – Эберт подал ей тяжелый стакан воды со льдом, будто ничего не бывало. Они не виделись много дней, но чего она ожидала? Что он простит ее, что она все расскажет ему? Слова истлеют в ее рту, так и не сорвавшись с губ, так будет правильно. Его дружелюбие обмануло ее, заставило встрепенуться, но то оказалось всего лишь холодное радушие хозяина. Он прав. За эти дни она давно разучилась его ненавидеть.
– О чем ты?
Он достал из кармана сложенный вчетверо листок и положил его на подоконник между ними.
– Не узнаешь? Твое письмо. Твое и Микаэля.
– Мое? – Сольвег удивленно взяла письмо в руки и развернула его. Оно было написано от ее лица и на нем стояла ее подпись. Имя Микаэля только упоминалось.
– Я сразу узнал, что это не твоя рука. «С» Микаэля ни с чем не спутаешь. И у меня остались твои письма, чтобы сравнить почерк.
Сольвег в сердцах снова сложила письмо и бросила его.
– Он не должен был этого делать.
– Остынь, он просто хотел нас помирить. На какое-то мгновение я и вправду поверил, что это твоя рука и ты обо мне беспокоишься. Но только на мгновение.
Вот оно, подумала Сольвег. Началось. Теперь ее выход.
– Я правда беспокоюсь о тебе. Мы. Мы с Микаэлем. Пойми, оттого он и написал это дурацкое письмо, чтобы ты знал…
