– Ты! – рявкнул он в бессильном гневе, подходя к сирину вплотную. – Прочь от нее, чудовище. Я знаю, кто ты! Я видел тебя с Эбертом.
Он кричал на нее, она улыбалась, в глазах проступала ненависть, и южанин понимал, что своими криками подписывает себе смертный приговор. Только остановиться никак не мог.
– Я не отпущу ее с тобой, – рычал он и схватил Каю за тонкое запястье. – Ты поняла? Не отпущу.
Та вскрикнула и зашипела от боли.
– Ты ей не докажешь, – прошелестел ее шепот у его уха, а потом она вырвалась. – Сольвег, сестра моя, ведь этот грубиян не помешает нам?
Сольвег фыркнула и оттолкнула Микаэля в сторону.
– Посторонись, Ниле. Что на тебя нашло. Идем, Кая, – и она взяла чудовище за руку, будто оно действительно было ей сестрой.
– Дура! – рявкнул Микаэль ей в спину и на него стали оборачиваться гости. Что он мог сделать? Отбить Сольвег у сирина? Здесь толпы людей, кто-нибудь непременно пострадает. Она ему не верит, не верит – отчего она так резко стала глупа? Он стоял, а сердце бешено колотилось. Он ничего не может поделать, ничего. Только найти арбалет свой с черными стрелами. Да веревку покрепче.
Глава XXVIII
Дорога была неблизкая, и Сольвег уже успела пожалеть, что согласилась пойти в лагерь с подругой. Путь пешком через весь город в бальном платье, прикрытом только тонким плащом из шелка – это не то, чего хочется после шумного бала. Подошва туфель была мягкая, острые камешки на мостовой больно кололи ее ноги, но жаловаться перед подругой ей не хотелось. Та плыла перед ней в белом, светлым пятном выделяясь в узких сумрачных переулках. Сегодня она не разговорчива. Может, Микаэль ее напугал, может, не поделила что с Эбертом, но Кая была молчалива, точно лунная тень из сказок про фей и мелкий народец. Сольвег окликала ее пару раз, просила повременить, но та все шла в сторону лагеря, даже не пачкая белый подол в пыли и лужах.
Сольвег вспоминала Микаэля и его предупреждения, но разум делал это смутно и неохотно, точно мысль ее пробиралась через толстую вязь паутины. Да, он говорил ей почему-то о том, что Кая опасна. Но почему? Почему он это ей говорил? Сольвег нахмурилась и попыталась вызвать в мозгу образ южанина. Вот Микаэль, вот этот надоедливый Ниле, точно стоит прямо перед ней и опять хорохорится, говорит небылицы и прочий вздор, что взбредет в его бедовую голову. Но стоило ей начать вспоминать его предостережения, как перед глазами и в мыслях все плыло и она не могла ни вспомнить, ни уловить его слов. Она вспоминала их вечерние посиделки в беседке. Вспоминала, как Руза приносила им дымящийся мятный чай в стеклянном чайничке, как Ниле отрезал туда добрую половину лимона с сахаром, а потом чавкал ей без зазрения совести. Он говорил ей про свою юность и детство, про то, что с таким характером Каталине не подыскать благородного мужа, что однажды он напоил Эберта Гальва яблочным уксусом вместо белого вина, что Мария-Альберта обещала сама отдать долг за брата – главу Совета. Сольвег помнила все это в мельчайших подробностях. Не помнила только, что было после слов «берегись Каю-Марту». Чего там беречься. Кая мельче и хрупче нее, такую толкнешь, она упадет поди, разобьется, как ваза хрустальная. Но южанин настаивал, и Сольвег не помнила почему. «Потому что она обманщица. Потому что чаровница. Потому что она вор и украла у нас нашего Эберта. Потому что убийца.» Потому что она сирин, мелькнуло жалко где-то в голове и потухло. Сольвег вздрогнула и помотала головой. Мысли опять поплыли и перепутались. Какие глупости, сказала она себе, взглянув на подругу. Мысль погасла так же быстро, как и появилась, и она снова ощутила покой. А Ниле? Может, она была слишком наивна и одинока, когда сочла его другом.
Когда они пришли на место, на небе уже было звездно, а от росы промокали башмаки. Кая-Марта остановилась у своего шатра и, как и много раз до этого, приветственно приподняла полог перед Сольвег. Она кивнула, мол, заходи. Сольвег шмыгнула внутрь, как мышь, и со вздохом облегчения уселась на свой привычный стул. Осторожно она сняла башмачки и почувствовала босыми ногами ворох опилок, которыми был выстлан пол. Кая-Марта задернула полог и села напротив.
– Твой друг был сегодня не очень-то любезен, как думаешь?
Она ощутила внезапный стыд, вспомнив разъяренное лицо Микаэля, его крики и ругань, крепкую хватку на тонком запястье Каи. Для чего он это делал, снова всплыл старый вопрос. Сольвег удивленно моргнула. Она ведь с минуту назад о том думала, но правильный ответ исчез из ее головы без следа.
– Извини его, – ответила красавица, поднося руку к гудевшей голове. – Я не знаю, что на него нашло. Он порой надоедлив и глуп, но у него доброе сердце.
Запах сушеных трав в ящиках, как всегда, одуряющий, может, это от него у нее такая слабость и тяжесть на сердце. Впервые за столько недель живот перестал ныть, но она не могла сказать, что ей полегчало. Он болел, почти не переставая, уже много дней. С тех самых пор как приходил Магнус. Рука Каи ласково легла ей на лоб. Тот был покрыт испариной.
– Этот южанин не нужен тебе, моя дорогая, – голос ее был певучим и нежным. – Зачем тебе нужен грубиян и бездельник. Я же твой друг, Сольвег. Только я.
Она протянула руку и гладила ее по темным, спутавшимся после танцев волосам. Сольвег чувствовала, как слипаются глаза, но упрямо смотрела на отбитый уголок чашки, прогоняя от себя сон.
– Как ты оказалась на балу, Кая? – выпалила Сольвег, мягко убрав руку подруги со своих волос. – Там ведь столько напыщенных толстых лиц. Ты и они…
– Меня пригласил Эберт, родная, – Кая мягко улыбнулась и принялась разливать чай. Запах мяты с ромашкой поднимался вместе с паром.
Сольвег не хотела пить, но отказаться было неловко. Она нахмурила лоб и попыталась вспомнить, с какого момента эта девушка начала называть ее сестрой и родной. Странно все это. Прежде Сольвег редко кого подпускала близко. Тем более незнакомцев. Тем более тех, с кем она виделась – сколько раз встречалась она с Каей-Мартой? Ведь сегодня будет раз десятый, не больше. А она у нее сидит, точно близкая гостья, и дозволяет касаться волос руками. Что-то не то здесь, и что – Сольвег не знала.
– Меня пригласил Эберт, а я не смогла ему отказать. Как же отказать имениннику-другу. Бал в поместье, где сотни свечей, где вино из погребов течет, точно ручьем – много ли надо для счастья деревенской девчонке. Он и платье мне подарил, – она провела рукой по серебристой белой ткани и улыбнулась. Красные васильки в ее волосах уже начали увядать.
Вновь укол ревности кольнул сердце, и она с горечью посмотрела на свое платье из самого дешевого атласа, которым прежде так гордилась. Следующий вопрос сорвался с ее губ так быстро и просто, будто много дней собиралась она его задать.
– Вы с Эбертом влюблены?
Кая перевела на нее взгляд. Ее глаза казались слишком большими.
– В кого?
– Друг в друга, – неловко проронила Сольвег и опустила голову. Она думала, что вся тут же зардеется, но щеки и всю ее, напротив, обдало, точно холодом.
