К Сольвег за утро заходила только мать, и Микаэль так и не смог вытрясти из нее внятного ответа. Признаться, он не был уверен, что Сольвег хочет его видеть. В особенности после того, что сказал ему мастер Талман, уходя от нее.
Он нес тогда в ту ночь Сольвег на руках через весь город. На окраинах люди слышали ее крики, а потому вышли на улицы. В ночных рубашках и теплых колпаках на голове, они повскакивали с постелей и высыпали наружу. Кто-то захватил из сеней вилы.
– Кто кричал? – спрашивали они друг друга и вертели головами. – Снова нападение?
А потом видели Микаэля, несшего израненную красавицу, и устремлялись за ним, засыпая вопросами. Страх был в их глазах, страх был в их голосе. Кто-то из молодых еще не ложился спать, и они гуляли под ручку, будто не было в городе никакой напасти. Микаэль смотрел на их беспечность и в груди закипал гнев. Он им и рассказал все подчистую. Что в городе завелось чудовище. Что вовсе не дикие собаки разрывают людей. Что если дорожат своей жизнью, пусть сидят по домам после заката. О том, что это сирин, он умолчал, хотя сказать подмывало. Если он хоть обронит это слово, вся эта толпа ломанется к лагерю Горных домов, а уж там от простых людей мало что останется. Лишней кровью они Эберту вряд ли помогут. Как, впрочем, и Сольвег.
Она была поразительно легкая в его руках. Как мог, он обтер ее исцарапанное и грязное от земли лицо, но на щеках и лбу еще оставались пятна. Повязки, которыми он перетянул и завязал ее раны, начинали намокать, и на середине пути Микаэль почувствовал на своих пальцах липкую теплую кровь.
– Не вздумай мне умирать, – шептал он ей на ухо, хотя она его даже не слышала. – Даже не вздумай, вздорная женщина, слышишь?
Какой-то сонный сердобольный мужичок предложил им взять свою разваливающуюся телегу и клячу, за что Микаэль обнял его, как родного брата. Он погрузил Сольвег в телегу, сам вскочил на коня. Так дело, конечно, было сподручнее. У ворот он наделал специально такого шуму, чтобы перебудить весь дом. Сонных слуг он криками заставлял то будить Рузу, то бежать к мастеру Талману, то греть чистую воду, то нести Сольвег в комнаты. Заревевшую было Каталину он просто сослал прочь с глаз своих.
Ночь была долгой и непростой, хотя мастер Талман прибыл так быстро, как только мог. В комнату к Сольвег он никого не пускал и пробыл там до рассвета. Микаэль все это время сидел на парадной лестнице, весь серый, и крутил в руках арбалет, который до сих пор не повесил обратно на стену. В голове роились мысли одна мрачнее другой. А если Сольвег умрет? А если останется калекой? Чем он вообще думал, когда просил ее помогать? Хотя разве думал он, что она окажется в самом центре событий? Нет. Он думал, она будет помогать ему чахнуть над старыми книгами, искать ответы среди страниц. Да вот только прогадал он, Сольвег Альбре не из тех, кто сидит в пыльных комнатах, когда можно залезть в самую чащу. Дура ты, Сольвег, дура. И сам он не лучше.
Часа в три ночи он столкнулся с мастером Талманом, вытирающим испачканные кровью руки, и тот лишь покачал головой и сказал, что ей стало хуже. В ужасе и бессилии он просидел еще два часа. С первыми лучами рассвета Талман вышел из комнаты и тронул его за плечо. Он, оказывается, задремал, сидя на лестнице.
– Что с ней? – тут же вцепился в него южанин. – Не томите, отвечайте, я жду уже много часов.
Врач вздохнул и сложил на груди руки.
– Она будет жить, мастер Ниле. Жизнь ее сейчас в безопасности, но я не мог сказать такого еще пару часов назад.
– Что не так?
Врач замялся. Было видно, что ему отчаянно неловко, хотя он и сильно устал.
– Учитывая ваши отношения, о которых судачит весь город… И то, что госпожа Сольвег живет ныне под вашей крышей… Вы знали, что она ждала ребенка?
После бессонной ночи, полной волнений и страхов, Микаэль соображал туго. Крыша? Ребенок? Отношения? О чем вообще говорит этот докторишка?
– Ребенок? То есть… Она была в положении? Сольвег?
– Сегодня ночью она его потеряла, – кивнул сухо мастер Талман. – Сроки ранние, такое вполне могло быть. Тем более после такого ужаса. Признаться, в какой-то момент я думал, что вместе с ребенком она потеряет и жизнь. Но все обошлось. Разумеется, никто не узнает от меня ни слова. Сочувствую вашей утрате.
Микаэль молча протянул ему обещанный заработок. Доктор кивнул и медленно пошел к двери. Сольвег ждала ребенка. Ждала и потеряла. Но от кого? Мастер Талман думает, что от него. Впрочем, так бы подумал и каждый в городе. С другой стороны. Будто мало кто слышал слухи про Сольвег. Он и сам видел одного из ее ухажеров, когда она пряталась за палаткой в лагере. Разумеется, она ничего ему не сказала. Бедная Сольвег.
Так он и сидел после этого в столовой. Было уже почти три дня, а в четыре он собирался собраться с духом и навестить ее. Мать говорила, что она отдыхает, но лишь молчит и смотрит распахнутыми глазами в потолок. От еды отказывается уже второй раз.
– Матушка! – чуть громче обычного позвал он Рузу через комнату. – Оставь на плите у слуг и бульон, и хлеб. Ветчины пусть найдут. Я сам их ей отнесу. После.
– Куда ты пойдешь, девица слаба. Точно смерть бледна, ей только мужчины в комнатах не доставало. Сиди уж.
– Я ее спас, – южанин в сердцах ударил кулаком по столу. – Она моя подруга. И сидеть в неведении я отказываюсь. Я здесь хозяин!
Мать только мимоходом дала ему подзатыльник и ушла в сторону гостиной. Каталина ревела в комнате уже все утро. Может, сперва проведать сестру?
– А я говорю, пустите меня! – раздался крик в главных дверях и топот ног. После ночного происшествия Микаэль распорядился усилить охрану. – Пустите, меня ждут!
Южанин поспешно подошел к главному входу и столкнулся нос к носу с тем типом, от которого Сольвег пряталась в лагере Горных домов. Может, это и он же был на балу.
Он бешеным взглядом уставился на Микаэля и через секунду к его горлу был приставлен крошечный ножик для сбора трав. Микаэля, признаться, это не впечатлило.
– Я должен увидеть ее, – рявкнул чужак. – Срочно. И если надо будет, ты, южанин, меня не остановишь.
Микаэль чуть приподнял голову, чтобы лезвие не так сильно упиралось в горло. Чужак на его взгляд выглядел жалко, хоть и отчаянно.
– За тобой стоят четыре вооруженных человека с саблями. Шевельнешь своим ножом хоть на дюйм – ты труп. Шевельнешься сам – ты труп. Оскорбишь меня еще раз в моем доме – ты труп. Мне кажется, я понятно объясняю.
Нож дрогнул в руке мужчины, и он с неохотой его опустил.
«Так, так. Вот видимо и новоиспеченный отец. Какой же, помилуйте, мерзавец. И как Сольвег с таким связалась?»
– Я должен ее увидеть, – хрипло проговорил тот. – Я не причиню ей вреда. Я… Она мне нужна.
Микаэль кивнул.
– Это уже на что-то похоже… Изволь, но только не делай глупостей. Я буду стоять под дверью, и, если ты хоть чем-то расстроишь ее – пересчитаешь все ступени этой лестницы.
