– Извольте, сударь, – улыбка у него, надо сказать, препротивная.
– Пойдем, – южанин пожал плечами. – И не буди ее, если спит.
***
Каждая ступенька этих бесконечных лестниц казалась ему подъемом на гору. Каждый коридор – бесконечным туннелем. О том, что случилось с Сольвег, он узнал еще ранним утром. Каждая таверна об этом шумела. Все видели, как южанин тащил израненную женщину через весь город. Немудрено было догадаться, что это была за женщина. И он бросился сюда. Как был, без оружия, с каким-то жалким ножичком решил прорываться в один из самых богатых домов города. Смех один. Но к горлу подступала истерика. Чем ближе они подходили к двери Сольвег, тем сильнее ему хотелось проснуться и узнать, что все это страшный сон.
– Заходи, – недружелюбно сказал южанин и отворил перед ним дверь. – Только без глупостей.
Он толкнул рукой дверь и вошел в полумрак комнаты. Одна штора была отдернута, чтобы хоть какой-то свет лился из окна. В ворохе одеял и подушек лежала Сольвег. Его Сольвег, его возлюбленная. Тонкие руки поверх одеяла казались такими бледными, маленькими. Так ярко виднелись на них синяки и царапины. Глаза ее были открыты. Она не спала. Магнус подошел к постели и, еле сдерживая волнение, взял ее за руки. Потом позвал.
– Сольвег. Сольвег, любимая. Ты меня слышишь?
– Слышу, – был глухой ответ. Она неловко повернула голову, чтобы видеть его и в глазах ее отразились боль и разочарование. – Я не хотела тебя видеть, Магнус. Что ты забыл здесь.
– Тебя, – так просто ответил он. – Что еще я могу забыть в этой жизни. Только тебя.
Он помолчал.
– Я так счастлив, что ты жива. Кая-Марта… Видимо, эта тварь добралась до тебя. Я знал ее в юности. Больше этого не повторится. Это этот никчемный южанин втянул тебя в это. Больше никаких охот, Сольвег. Никаких желаний волшебной птицы. Когда ты поправишься, я увезу тебя, любимая, – его голос сорвался, он прижал ее руку к щеке. Сколько раз он уже обещал ее увезти? Десять? Сотню? Она не хотела. – Просто увезу и мы уедем, куда ты захочешь. Захочешь в Руад – поедем в столицу. Там королева закатывает такие пиры, такие праздники по осени. А хочешь – в Олат, к лесам и озерам, чтобы ты могла любоваться своей красотой в их водной глади. У нас будет свой дом в несколько этажей. С прислугой и садом, я позабочусь, родная. Ничто больше в целом мире не напомнит тебе о боли и страхе. Я буду с тобой. Позволь мне быть рядом с тобой, ведь мы друг без друга не можем. Я не могу…
Он положил голову на одеяло и уткнулся ей в живот. Он надеялся вот-вот почувствовать ее тонкую ручку на своих волосах, как прежде. Когда она по-хозяйски небрежно гладила его, точно зверя. Но она его не коснулась. Но и руки своей не вырвала.
– Сольвег, родная… Что ты молчишь? Скажи, хоть слово. Тебе больно?
Сольвег слегка повернула к нему голову. На бледном лице синеватые губы казались мертвецкими.
– Ты защитишь меня? – он все же почувствовал ее ледяную руку на плече. – Как же ты защитишь меня, Магнус? От чего? От бедности ты не сумел. От страха – тоже не очень-то вышло. От смерти – тебя не было рядом. Не было рядом дважды. Ты единожды уберег меня от тоски, это правда. Но теперь она так затопила меня, что даже костей моих не найдешь ты на дне. Оставь в покое меня в моей же могиле. Не лезь ко мне, точно раненый зверь, не скули. Я не обогрею и не утешу тебя добрым словом. Нет вот мне сейчас доброго слова. И боли моей тебе не понять, уходи. Я много раз говорила. Просто уйди.
– Боль и страх туманят тебе рассудок, моя девочка, – в сердцах пробормотал аптекарь. – Ведь все кончилось, ты жива, у нас есть с тобой право на счастье.
Красавица отвернулась от него и стала смотреть в окно, из которого пробивались лучи солнца.
– У меня было право на счастье, – через минуту проронила она. – На новую жизнь. Судьба подбросила мне презабавнейший шанс, ты сам не поверишь. Но он сорвался с моих рук и разбился, как стеклянные четки о камень. Думаешь, боль моя от ран на спине и груди? Ты же знаешь меня. Если жива, то все шито-крыто. Тело ноет, болит, но я не калека, а значит, слезы не пролью. Нет, милый Магнус, тут было другое. Я ребенка ждала, ты знаешь? Твоего ребенка. Теперь уже можно сказать, мне нечего прятать.
Магнус почувствовал, как сперва в нем вспыхнул восторг. Ребенок? Его ребенок у Сольвег? Тогда она точно его. Его семья и его любовь. Она не может не любить отца своего младенца. Под этой грубой и жесткой личиной есть горячее нежное женское сердце. Если она протянет ему руку, если решит попробовать все сначала… Тут все мысли его пробрало точно холодом.
– Что значит «ждала», Сольвег? Что значит «ждала»?..
Сольвег так и не повернула головы.
– Ты знаешь, я не хотела, чтобы ты знал. Хотела, чтоб он был только моим. Моим ключиком в новую жизнь. Пусть в бедности, без достатка. Но новую, без мыслей о прошлом. Вчера я потеряла его. Или ее. Срок был такой ранний, что никогда не узнаю, сын или дочка. Доктор сказал, что это от злости чудовища. От моего страха. От его когтей. Может, и так. Только я уже не день беспокоилась, что не выношу. Ох, Магнус, мне так было больно последние дни…
Она подтянула колени к подбородку и сама свернулась, словно дитя. В уголке глаза собралась слезинка, но она и не думала ее смахивать.
Магнус глядел на нее во все глаза, а дыхание становилось все более сдавленным. Что он купил у той вздорной старухи-обманщицы? Сигур сказал, что просто травяной сбор и он не обманывал. Магнус сам чувствовал и ромашку, и липу, зверобой и… руту. Крошечные листочки с желтыми цветами. Ее многие собирали… И в первую очередь девицы, не хотевшие рожать вне брака. Глупые девицы, не знавшие, как это рискованно, как опасно. И это он подлил это зелье Сольвег. Тогда, недели назад. Надеялся, что это вернет ему ее остывшее сердце. И ведь он теперь не узнает, что убило его ребенка. Его единственное нерожденное дитя. Его ли незнание, его ли оплошность – или сила и зло пострашнее аптекаря. Он мог убить и ее.
Он почувствовал, как к его горлу подкатили то ли нервные рыдания, то ли хрипы.
– Ты хотела этого ребенка?
– Не трави мне душу! – то ли крик, то ли плач, то ли вой забитого зверя в ответ.
– Ты хотела его?
– Хотела, пропади ты пропадом! – взвыла Сольвег и попыталась столкнуть его с постели. Потом вскрикнула от боли и затихла. Слезы все так же собирались в уголках глаз. – Теперь у меня ничего не осталось. Ничего…
– У нас могут быть еще дети, – хрипло проронил аптекарь, все еще не отойдя от ужаса, что ее слезы могут быть по его вине.
– У нас ничего не может быть, Магнус, – она всхлипнула. – Может, в каком-нибудь другом мире у нас и был бы дом. Одна толстая повариха. Сад с медуницей и золотыми пчелами. Сын или дочь, которые мечтали бы построить корабль, который ходил бы до звезд и обратно. Может быть, Магнус. Может быть. Но это несбыточное. И не моя это мечта. А теперь оставь меня, прошу, я устала. Я так устала…
