Морелла нахмурился и не ответил. Впрочем, ответа она и не ждала. Он ей был нужен отнюдь не для светских бесед. Она вздрогнула и с удовольствием заметила, что собственный взгляд подернулся пеленой. В голове наконец стало тепло и пусто. Вина с юга лучше всего.
– Раз уж ты здесь, расскажи, что умудрился узнать. Как поживает наш рыцарь? Помнится, он был таким милым юношей. Даже жаль мне его. Судьба совсем незавидная.
Голос верного слуги не излучал ни озабоченности, ни сочувствия. Ничего.
– Ему осталось недолго. Пара недель. Может, чуть больше, если силенок достанет. В него вселилось горе, и оно пьет его жизнь, госпожа. Это не то горе, которое прогонишь работой или чаркой эля в шумной компании. Это паразит и пиявка на сердце. Он не жилец. Сирин сработал чисто.
Слегка захмелевшая Мария-Альберта бросила в него скомканным клочком бумаги. И пускай он думает, что захочет.
– Мы говорим о злодеянии и чудовищах. Не думаю, что есть место слову «чисто».
– Вы сами говорили убить Эберта Гальву, если станет слишком поздно.
Сестра главы Совета поморщилась и кивнула. Этот разговор начинал ее раздражать.
– Меньшее зло. Если допустим, чтобы он умер сам от заклятия, то пиши пропало. Сирин, как губка, всосет в себя столько силы, что мало нам не покажется. Мы пока даже не знаем, может, в городе есть еще сколько-то таких же несчастных… Это ведь она, правильно?
В глазах Мореллы впервые зажегся интерес.
– Она?
– Какая-то женщина. Сирины-мужчины – просто убийцы, колдовства в их жилах не наскребется и на мизинец. В моих книгах есть много чего полезного, как ты видишь.
– Только как вам это поможет, госпожа? Ведь даже стража ваша сбежала. Неужто не заметили?
Руки главы Совета похолодели. Она бросилась к распахнутому окну. У ворот и на крыльце дома никого не было. Морелла был прав, ее стража вся разбежалась. Или переметнулась на сторону недовольной толпы, как теперь узнаешь. Свет факелов из города продолжал стекаться к ее дому.
– Они не причинят мне вреда, – твердо проговорила Мария-Альберта. – Не я причина их несчастий. Они хотят только поговорить. И мы с Советом.
– С каким Советом, госпожа? – мужчина встал у нее за спиной. – В здании Совета никого кроме вас. А князь Лето первым покинул этот дом и свои комнаты. Сдается мне, он сейчас на пути в Руад. Готовится рассказать королеве о вашем провале.
– Нет никакого провала! – Мария-Альберта рявкнула. – Чернь взбунтовалась, много ли беды. В Линдеме такие волнения чуть ли не ежедневно. Ничего, как-то живут.
Она вздохнула и бессильно опустилась обратно в кресло.
– Значит, я одна в доме Совета? Без слуг, и друзей, и охраны?
– У вас есть я.
Она невесело улыбнулась.
– Не так уж и плохо. Ты хороший воин. Ты ведь не дашь толпе растерзать меня? Поможешь пережить эту ночь?
Морелла смотрел на нее из-под своих черных густых бровей. Она уж и не помнила, как он попал к ней на службу.
– Толпе? – проговорил он. – Толпе не позволю. Как вы могли подумать.
– Вот и славно, – она выдохнула. Шпильки в волосах кололи голову, и она одну за одной вынула их. Каштановые волосы с легкой проседью рассыпались по плечам. Уже поздно, она пьяна, напугана и устала. Не Мореллу же ей стесняться. Да и не в том она возрасте, чтобы следовать каждой букве этикета. Эта ночь будет долгой.
Возле ворот снова раздались крики толпы.
– Знаешь, ведь меня на самом деле никогда не прельщала политика.
– В самом деле? – ему нет никакого дела до ее слов, ни малейшего. Обычная вежливость, холодная и бездушная, но тишина в комнате давила на нее все сильней.
– Да, да. У девушки из знатной семьи лишь одна дорога – выйти замуж и желательно выйти неплохо. А я хотела в ту закрытую школу для девиц в Измаре. Хотела следить за звездами, знать, когда прилетают кометы, разбираться в травах, солях и металлах. Ее основал какой-то барон для дочурки. Берут всего семь учениц. И меня могли взять. Но отец выдал меня за господина Сэрра и сам все решил за меня. Тот был старше меня на двадцать семь лет. А мне было семнадцать. Первый месяц я плакала, грозилась сбежать. А потом читала все отчеты мужа лишь бы ему наперекор не вышивать у окна день-деньской. А через еще двенадцать лет он умер. Главой Совета стал мой придурковатый и расточительный брат. Не так уж сложно было показать, что я стала умнее его. И вот я здесь уже десять с лишним лет. О солях и металлах, пергаментах с знаниями уже не мечтаю. Колода карт всегда тасуется не так, как нам хочется. Но я вижу, я тебя утомила.
Она вновь отпила из бокала.
– Признаться, о себе ты никогда не рассказывал. Когда ты только появился у меня на службе, я думала, ты будешь моложе. Но твой отец давно дряхлый старик, и я понятия не имела, сколько лет его старшему сыну… Раз уж нам коротать ночь, расскажи мне о доме. Он ведь рядом с Долгими топями, что у реки Калей? Твой отец писал мужу еще очень давно, как трудно отражать набеги измарцев у самой границы.
Морелла смотрел на нее черными глазами, а на губах начала появляться улыбка. Она рада была, что разговорила его. Даже подлила немного в бокал – пусть видит, что сегодня она не просто госпожа и хозяйка. Что сегодня она благодарна ему за помощь.
– Мой дом… – начал Морелла. – Я давно не видел его, не видел родни. Знаешь, госпожа, с тех самых пор ведь, как отца не стало.
Мария-Альберта поперхнулась и закашлялась. Удивленно взглянула на слугу, поднесла к тонким губам платок.
– Не понимаю. Что значит не стало отца? Я ведь три недели назад получала от него письмо. Он писал о совете в столице, что будет зимой, что нас там все ждут. Смотри, – она порылась в столе и выложила перед Мореллой письмо его отца. Он не мог же не узнать его руки.
Тот даже не взглянул – ни на почерк, ни на печать. Он все продолжал улыбаться. «Улыбка безумца, – подумалось Марии-Альберте. – Он ведь, кажется, вообще не слышит, что я говорю.»
– Отца не стало, а мать бросилась с горной вершины в самое ущелье. Не взлететь ей было от тяжести на груди.
– Твой отец вдовец уже двадцать лет, – перебила его она. – Морелла, что ты несешь. Ты ведь даже не пил. Прекрати нести околесицу, я приказываю.
– А что еще прикажете мне, моя госпожа? – Морелла, заглянул ей прямо в глаза.
Она уже открыла было рот, чтобы осадить его, но слова замерли во рту. В двери со страшным грохотом ввалился человек. Он был весь в грязи, в копоти, с факелом. С лица его капала кровь из длинного пореза на лбу, а в руке был топор.
– Заждалась? – крикнул он. – Жди, жди больше, пока нас всех здесь на клочки не порвут. Кровопийца!
Он замахнулся и бросил. Топор просвистел мимо ее головы и разбил окно вдребезги. Мария-Альберта закричала. Чужак выхватил из-за пазухи нож, метнулся к ней. Далеко, впрочем, он не дошел. На полпути застыл, смешно раскинул руки. Изо рта потекла тоненькой струйкой кровь. Он с удивлением уставился на кончик сабли, торчавший у него из груди. Затем медленно сполз на пол. Под ним начало расползаться пятно.
