Рыцарь снова тяжело опустился в кресло и отвернулся.
– Не все ли равно, – бросил он. – Мне ее речи уже точно без надобности. Закончи, что начал. Ниле, закончи уж с ней. Но не на этом ковре, прошу. Это матушкин.
– Как скажешь, – Ниле протянул руку и схватил ее за белые косы. – Это всего лишь казнь, не убийство, запомни, – и Кая почувствовала, как холодный металл поцеловал ее горло.
– Что здесь случилось? – раздался негромкий и тусклый голос. Он был тихим, но разом перекрыл всю суматоху, возню и ругань.
Дверь отворилась, и в зал вошла Сольвег. Она была в простом сером платье из самого неприметного плотного льна, точно серая мышь. Темные кудри, прежде пышной волной раскиданные по плечам, теперь были собраны в растрепанный и тугой пучок на затылке. Ни цветов в волосах, ни шпилек с бриллиантами. Только чуть более светлыми нитками вышивка по подолу и на манжетах тугих рукавов. Она была бледна, нездорова и под глазами были круги. Но красива, она все еще была красива. Как та мертвая принцесса, глядевшая на всех из своего хрустального гроба. Кая заметила, какой жалостью наполнились глаза Микаэля, как рыцарь поспешно отвел в сторону взгляд, лишь бы с нею не встретиться.
Ее Сольвег, ее единственная сестрица. И одного ее слова довольно, чтобы голова жестокого сирина заболталась на тонком лоскутике кожи.
– Сольвег! – крикнула Кая, собрав остатки надежды. – Сольвег, послушай меня!
Сольвег удивленно вскинула брови и ничего не ответила. Только прошла мимо них, уселась в кресле напротив. Слегка поморщилась, будто от боли. Верно, она же потеряла ребенка, вспомнила Кая. И верно думает, что потеряла из-за нее. В животе у нее пробежал холодок. Нет, Кая-Марта, Сольвег тебе не помощник. Она будет первой, кто бросит горсть землистой пыли на ее сосновый и узенький гроб. Если и будет вообще этот гроб у нее. Сталь ножа до сих пор щекотала шею.
– Сольвег… – снова еле слышно прошептала она.
Лицо Сольвег, казалось, замерло, будто покрылось гипсовой маской. И было точно таким же белым.
– Что она здесь забыла? – глухо повторила она, вцепившись рукой в подлокотник. – Что она здесь забыла, Ниле? – второй рукой она непроизвольно потянулась к увесистому графину с водой.
– Все хорошо, дорогая, – уверил ее Микаэль, не размыкая пальцев вокруг ножа. – У нас тут всего лишь крохотная казнь. Так, смех говорить. Но не думаю, что тебе стоит присутствовать.
– Вы все же поймали ее?
– Я сама пришла, Сольвег, сама! – Кая дернулась, на мгновение высвободившись из хватки. Сольвег шарахнулась в сторону. – Я сама пришла, – прошептала она. – К Эберту. И к тебе.
– Перережем цыпленку горло и дело с концом, – Микаэль потянул ее за косу.
– Стой.
Сольвег подняла вверх свою худую ладонь. Теперь она казалась такой же призрачной и белой, как у Каи-Марты. – Стой… Не трогай ее. Пока. Любому человеку позволено последнее слово.
– Человеку, вот именно, – пробормотал Микаэль, убирая кинжал за пазуху. – Не похоже что-то, будто она человек.
– Она сказала, что вернулась сама, – Сольвег провела дрожащими пальцами по складкам платья. – Выслушаем же ее странные мысли. Больше вреда она не в силах уже причинить.
«Нет у меня больше сестры, – сирин в ее сердце горестно по-звериному взвыл. – И больше не будет».
– Ничего нового она не расскажет, – Микаэль безразлично пожал плечами и уселся неподалеку. – Все те же глупости. Что во всем виноват ее старый приятель, что это он пытался тебя, Сольвег, убить, что еще, ничего не забыл?
Было тихо. Сольвег смотрела на сирина, а рыцарь устало глядел куда-то в окно. Микаэль поигрывал кинжалом. Как он изменился, как он не похож на себя. Где же тот беззаботный шут и любитель женской ласки и смеха, что она повстречала на празднике? Что же делает с ним страх за друзей, сколько зла и железа в этом тяжелом взгляде.
Кая молчала. Тишина окружала с каждых сторон.
– Я была в плену, – наконец проговорила она. Она не знала, что говорить, как поведать им правду. Язык неумело подбирал ей слова, будто она была пятилетней. – Знаешь, Сольвег, я была в плену этой ночью у твоего старого друга. Ты желаешь мне смерти, родная, моя единственная подруга – что ж, он тоже желал ее и почти получил ведь. Я знала Магнуса прежде, знала…
Эберт дернулся, заслышав незнакомое имя и впервые пристально посмотрел на бывшую свою невесту.
Кая-Марта замялась и потупила взгляд, но продолжила.
– Магнус был моим старым приятелем, тогда, еще в Горных домах. Нас было трое – я, Магнус и Сигур – вы видели его в тот первый день на ярмарке, может быть… Вы не знаете, – зашептала она, внезапно поняв и наконец без страха подняв на них взгляд. – Вы никогда не знали, что я тоже пленница, и ты, милый рыцарь, не знал. Видели Улафа, слышали Улафа, но не знаете, что он за зверь. Я могла бы ночь говорить и слов не хватило бы, чтобы высказать горечь. Но… Все, что должна вам сказать: горцы из Горных домов готовятся к штурму. Ваш Совет готовится к долгой войне. А Морелла, мой бывший любимый… Он ждет, пока останется кто-то один. Ждет, что война поглотит весь ваш род. Ждет, что я отправлюсь с ним на остров Серебряных шахт чтобы будить остальных. Остальные птицы с медными перьями – а они будут несчастными и очень голодными. Я хотела бежать от Улафа и от вас, подальше в безлюдные степи, леса и болота – но Магнус похитил меня, милая Сольвег, и он желал отомстить не тому, – она замолкла и вздрогнула. – Он излил столько боли мне в душу. Я не могла теперь просто сбежать, раствориться. Я допою до конца эту песню – для этого я и вернулась сюда.
Она выпрямилась, но тут же почувствовала на плече тяжелую руку Микаэля.
– Только не надо вот глупостей, – с притворной лаской проговорил южанин. – Допеть она собралась.
– Я вернулась, чтобы отпустить тебя. Сир рыцарь, – громко ответила Кая.
Эберт выпрямился, чуть подался вперед в мягком кресле. Посмотрел на нее исподлобья. О, этого взгляда она не забудет, не вырвет из сердца. В нем не было обиды, не было даже боли. Она видела только одно – он ее не простит. Он может отменить ее смерть, не замарать чтобы руки, отпустить восвояси, но муки своей, насмешки над жизнью он не простит. По ее милости многие дни тянулись для него, как один. По ее же воле не находил ни покоя, ни радости. О да, Кая-Марта, он воистину понял, что очень несчастен, ты ему показала, ты и здесь победила.
– Отпустишь? – глухо промолвил Эберт; он собрал силы и встал. Лицо его сильней побледнело, он пошатнулся, но выстоял. Нетвердой походкой он прошел прямо к сирину и вгляделся в ее голубые глаза, которые не были уже желтыми, точно у волка или у ястреба. – Отпустишь? Что за милость убийцы?
Кая-Марта кивнула и плечи жалко поникли.
– Сир рыцарь, я убила раз и убила второй. Один раз – нечаянно, мальчишку, это и стало моим же проклятьем. Второй раз осознанно, по указке – кровь на руках моих и на губах. Две жизни я отняла. Но я не убийца вовсе, я зверь – нет злого умысла у дикого зверя.
