Надо сказать что-то хорошее, чтобы ее проводить, сказала она. Кошка, милая. Ты была такой красивой, а твое мяуканье – таким нежным, как колокольчик. Спасибо, что была нашей кисой.
Киса мя’кая, сказал мальчик, принес из дома и положил в яму последнюю банку кошачьей еды. Теперь Ночной Сучке стало страшно, по-настоящему страшно, гораздо страшнее, чем после первого превращения и ночных приключений. Она не стала заглушать этот страх и всецело ему отдалась. Тот же страх она испытывала лет в двадцать, когда слишком много выпила и утром проснулась в смутном ужасе. Что она натворила? Где была? Ей нужно было измениться. Она должна, должна, должна была собраться. Она лихорадочно подумала (уже в который раз), что так больше продолжаться не может, нельзя постоянно находиться в такой депрессии и неконтролируемом гневе, тем более в присутствии сына, ее бедного маленького ангелочка-сына, которому она никогда не причинила бы боли. Господи, что же она сделала с этой кошкой, это было чудовищно, и она была чудовищем. Ночная Сучка едва не разрыдалась от ужаса при внезапной мысли о том, что может впиться зубами в шею сына, – эта мысль пронеслась в ее голове, как школьный автобус без водителя, битком набитый истерящими детьми и летящий прямо на утес. Она решила, что с этого дня начнет ставить цели и добиваться результатов. Она вернется на правильный путь, несмотря ни на что. Она сделает глубокий, очищающий вдох и бросит все силы на то, чтобы оставаться адекватной, как всегда требовала ее мать.
Она должна сохранять спокойный настрой материнской заботы, даже чувствуя, как внутри вскипает паника. Никакого кофе. Больше овощей. Мясо – только приготовленное. Отмыть дом. Ходить на прогулки. Ложиться спать в одно и то же время. Вставать – тоже. Больше общения… Но она не могла заставить себя покинуть дом, и остаток дня прошел очень тихо: в играх с паровозами, готовке и уборке.
Первым делом она отмыла кухню, от пола до потолка, все протерла водой и уксусом, мальчику тоже выдала ведро и тряпку, чтобы возить по полу.
– Развези как следует! – велела она, указав на ведро с мыльной водой. Он широко распахнул глаза и очень серьезно занялся грязной работой. После этого она вручила ему пылесос и приказала всасывать все до малейшей пылинки, грязинки и листочка, чем он и занялся с непревзойденным рвением, требуя, чтобы мать отодвинула духовку от стены и он смог всосать паутину, разрывая кусок цветной бумаги на мелкие клочки и каждый старательно втягивая пластиковым резервуаром.
После кухни она отдраила спальню. Как следует разгладила мятые простыни, хотя мальчик ползал под ними и мешал. Из-под простыней вытащила два старых теннисных мяча, резиновую кость, поводок мальчика, который он радостно поднял над головой, потому что совсем уже забыл об этом сокровище, и наконец, небольшой кусок веревки, на концах завязанный узлами, который можно было жевать и тянуть. Она стерла толстый слой пыли с лопастей потолочного вентилятора. Вытерла воду с пола вокруг собачьей миски, собрала одежду в стопки и сложила на свежезастеленную кровать, чтобы погладить.
Под спортивными штанами, спортивными бюстгальтерами и футболками лежала стопка книг, которые она читала мальчику на ночь, а под ними – ее «Справочник». Ей захотелось вновь почитать его перед сном, но, едва подумав об этом, она тут же передумала, ибо можно ли было доверять этой книге? Считать ее надежным источником? Обладали ли хоть каким-то научным авторитетом эксперты в области мифической этнографии? И почему Ванда не отвечала на письма?
Ну а что еще ты собираешься делать? – спрашивала она себя. Что ты будешь делать при таких обстоятельствах? Даже если она смогла бы взять себя в руки, было ясно, что она не найдет ответов на свои вопросы в стране логики, в стране врачей и медицинских рецептов, в стране рецензируемых журналов, в стране проклятого солнца, которое вставало на востоке и садилось на западе. Да, ответы на ее вопросы находились в стране обратного солнца, стране, вертевшейся против часовой стрелки, стране, населенной только художниками, гадалками и теми, кто передвигается на ходулях. И разве мифический этнограф Ванда Уайт не была уроженкой такой земли? Ученая она или нет, Ванда сталкивалась с подобным. И Ночная Сучка читала «Справочник о ведьмах» и принимала его близко к сердцу, потому что ни с чем другим ее сердце больше справиться не могло.
Одно дело – убить дикого кролика, и совсем другое – свою собственную кошку, тем более так жестоко и уж тем более когда рядом маленький сын! Она думала об этом, пока мальчик тихо сопел в кровати рядом с ней. Конечно, ему было интересно хоронить кошку, но неизвестно, как повлиял на его психику неописуемый образ матери, стоявшей посреди окровавленной кухни, ее руки, липкие от яркой крови, витающие в воздухе клочья черного меха. Кровь впиталась в доски пола, где с них стерся лак, и как она ни старалась, она не смогла оттереть пятна.
Твою мать, пробормотала она. И снова: Твою мать.
В пятницу домой вернется муж и, конечно, как обычно, спросит, как там кошка. И что она скажет?
Ночная Сучка долго думала, какое принять решение, как представить ситуацию так, чтобы она задела его как можно меньше, чтобы она коснулась его нежно, как перышко, упавшее на лоб, так легко, чтобы муж почти ничего не почувствовал.
Он был не из тех, кто слишком остро реагирует или принимает необдуманные решения, но и не из тех, кто рискует, упуская из виду то, что нужно как следует рассмотреть.
Соврать ли? Изменить правду, придумав менее отвратительный сценарий?
Запомнит ли мальчик сегодняшний день? Ему всего два. Она вообще не помнила себя в этом возрасте, ни одного эпизода, и может быть, ни воспоминаний, ни травм у него тоже не останется?
Она просто опишет все произошедшее как ужасный несчастный случай. Может быть, она уронила на кошку тяжелую кастрюлю, когда тащила ее от плиты к столу? Или она нашла бедное создание посреди улицы, расплющенное, и неизвестная машина уже мчалась на другой конец города? Сбил и уехал! – воскликнула бы она.
Но конечно, был еще и мальчик, и то, что он видел, и то, что он теперь знал и помнил. Конечно, ему непременно надо было поделиться информацией об окровавленных руках матери или самых интересных кошачьих внутренностях. Она не могла позволить, чтобы правда зашла слишком далеко, поэтому она думала, и думала, и наконец нашла самое, на ее взгляд, разумное объяснение, и подумала об этом еще немного, и провалилась в тяжелый сон рядом с безмятежно сопевшим сыном.
Ночью из-за этого сна и кошмарных утренних событий она не могла уснуть, не могла, не могла, и наконец все же решилась открыть «Справочник», чтобы наткнуться на рассуждения Ванды о женщинах-хищницах, «по-настоящему редкой породе», представительницы которой, как бы ужасны ни были, «никогда не могли бы причинить вреда своему потомству, даже если от этого зависела бы их жизнь» (слава богу, Ванда, подумала она с облегчением).
«Рассмотрим, к примеру, весьма опасное племя Апотекари, которое, оказавшись на грани вымирания в середине XVII века, позаботилось о том, чтобы молодые его представители смогли не только выжить, но и набрать вес, тогда как все взрослые члены племени один за другим погибли».
