Крепко сжав металлическую трубу обеими руками, я водила головой. Надеясь избежать внимания потрепанного чудища. Напрасно. Буквально через минуту мои ноги почти отнялись от леденящего допотопного ужаса.
Лев до нашего возникновения валялся, как коврик для вытирания ног. Но при виде Коловорота встал и, повторяя маневры волка, начал нарезать маршрут туда-сюда вдоль толстенных прутьев клетки. Не отрывая глаз от меня. А я, обливаясь холодным потом, водила головой вправо-влево, понимая весь ужас маленькой вкусной зверушки. Которую сначала оценят, а потом просто порвут на котлеты.
– Теперь моя очередь.
Лев тряхнул не слишком обильной гривой и переключился на моего спутника. Только сейчас я почувствовала, как затекли мышцы спины. Стараясь выглядеть естественно, пошевелила лопатками, приводя себя в нормальное состояние.
Коловорот излучал пронизывающе холодный флюид. Который почувствовала не только я. Вокруг нас образовался временный вакуум. А лев сбился с ноги. Потом коротко взревел и замер как вкопанный. Его хвост бил по ногам. Голова пригнулась, а потом он с явным раздражением дернул задней ногой. Сверкнули янтарные глаза. Коловорот чуть улыбнулся. Лев шумно выдохнул, развернулся и заметался по клетке.
– На сегодня хватит.
– Какой нос у него красивый. Такой большой широкий нос. Загляденье, что за нос. Вот бы потрогать.
– Пожалуй, нос – это последнее, что осталось в нем красивого.
– Да нет, спереди он неплохо выглядит. Но…
– Ты про что? – ехидно переспросил Коловорот.
Не буду же я объяснять, как глупо на льве смотрятся эти дурацкие яйца? Безобразие какое-то.
– Ну? Что молчим?
– Я в детстве была в московском зоопарке. Так там горилла в клетке сидел. Черный. Страшный, жуть. Я даже смотреть на него боялась, – слабая попытка сменить тему разговора.
Мои детские впечатления не произвели ровно никого фурора. Коловорот размашистым шагом маршировал к выходу. Я – за ним следом. Подпрыгивая, чтоб не отстать. Обдумывая план дальнейшей беседы. Начало получилось так себе. Поганое начало. Информации ноль. Надо менять тактику.
– Вам что, адреналина не хватает? Так его сейчас в таблетках продают, жри не хочу. – Продолжение разговора мы устроили в кафе под открытым небом.
– С виду все на месте, а разум в зачаточном состоянии, – без всякой интонации произнес Коловорот, закидывая ногу на ногу.
– Спасибо за комплимент, – обиделась я.
– Да всегда пожалуйста.
Разговор явно не клеился. Может, я сама все испортила? Сомнения мешали мне думать. Что ему, трудно пойти навстречу и раскрыть пару маминых секретов? Под аккомпанемент холодного сока, мороженого и последующей за ними сигареты. Словно предвосхищая мои пожелания, прозвучал вопрос.
– Мороженое будешь? Девочки твоего возраста ужас как обожают мороженое. Я не прав?
Почему-то я решила снова обидеться, но вместо этого важно кивнула.
– И чего тебе, чадушко, неймется?
Прозрачные карие глаза Коловорота раздумчиво рассматривали мою битву с шариком шоколадного десерта.
– Надо.
Какого лешего меня заклинило на этом слове – сама в толк не возьму.
– Надо ей. А ты подумала, что надо твоей маме?
– В первую очередь! – радостно отрапортовала я, потягивая сок через соломинку.
– Вон оно как. И что ей за прок от твоих расспросов?
– Надо помочь ей выпутаться из неприятностей! – торжествующе провозгласила я, пытаясь отстоять свою дочернюю правоту.
– А кто тебе сказал, что у нее неприятности?
– Никто. Я сама догадалась.
Мой ответ показался Коловороту невкусным.
– Догадливая ты наша.
Терпеть не могу взрослой спесивой снисходительности. Вечно они задвигают меня в угол такой презрительной интонацией. Воспитатели из детсада, учителя, преподы в универе, да мало ли желающих выставить меня полной недотепой. Первенство, конечно, держали, школьные учителя. Им не было равных в таланте принизить ученика, показать его ничтожность. Больше всех доставалось всяким неформалам. К ним я никаким боком, но противно же.
– Вроде вы друг семьи, а ведете себя как училка в школе, – прошипела я.
– Ну-ну. Я слушаю. – Так и сочится в голосе: «Ничего, подрастешь – узнаешь».
Короче, я так взбеленилась, что выпалила всю историю с разоблачением маминых тайн. Кроме семейных подробностей, естественно. Не такая я дура, чтоб в личную мамину жизнь посторонних пускать.
Коловорот менял положение ног, рук и бровей, выражая свою заинтересованность. Чем больше удивления было в его глазах, тем ярче становился мой рассказ. Вот тебе, дяденька, думал – на дурочку напоролся? Ан нет, я вон сколько всего полезного для мамы сделала. Собой, можно сказать, жертвовала, лишь бы маму спасти! По-моему, он сильно впечатлился. Особенно, когда я поведала про наши злоключения на крыше.
– М-да. Взрыв мозга.
Признаюсь, я рассчитывала на более бурные признаки восхищения.
– А теперь что вы скажете?
– Убить тебя мало.
Осмыслить услышанное я не смогла. У Коловорота мобильник зачирикал. Ну и мелодия. Точнее – даже не мелодия вовсе, а просто птичий гомон. В толпе и шуме такой звонок попросту не различишь. И сама трубка несвежая. Не меньше года назад выпущенная.
Пока мой собеседник сухим голосом и односложными «да» и «нет» вел непринужденный разговор, я медленно скисала. Постепенно до сознания начало доходить, что мое намерение выведать массу полезной информации привело к не совсем желаемому результату. Я в запальчивости просто-напросто выболтала все, что сама недавно считала страшной тайной.
Дура.
Убить меня мало.
Выдернув из стаканчика салфетку, Коловорот почти изящно стер пыль со своих вызывающе дорогих ботинок, после чего небрежно бросил грязный бумажный комок в мою вазочку с растаявшими останками мороженого. Вот скотина!
– И что мне с тобой делать? – небрежно протянул он, рассматривая меня, как моль на дорогой шубе.
– Убить, – в моем злобном бурчании недоставало уверенности.
– Ты даже не представляешь, насколько близка к истине.
– Да идите вы, знаете куда! Я к вам за советом, а вы пургу гоните.
Раньше позаимствованное выражение про «пургу» мне казалось жуть каким выразительным. Но не теперь. В лице Коловорота появился оттенок откровенной брезгливости.
– И какого совета ты от меня ожидала? Или тебе не совет нужен? Может, тебя просто мамин кошелек беспокоит?
Мне показалось, что на меня сейчас все смотрят. На мои наливающиеся краснотой щеки, на противное лицо. И всем ясно – да, позарилась девочка на мамины эфемерные миллионы.
