– Эй! Ты куда?
Переваливаясь на ходу, ко мне спешил Коловоротов помощник. Вспомнив про «ликвидацию непреодолимой помехи», я спрыгнула на траву. Ног не переломала, но ушиблась здорово.
– Стой, стрелять буду!
Сопровождаемая этой идиотской угрозой, я рванула к шоссе. Где меня подобрал сердобольный водитель фуры.
Глава 39
Водитель такой огроменной халабудины оказался на удивление компактным, что компенсировалось редким добродушием. Его приветливое: «Ого, а кто ж тебя так обкорнал?» – сразу внушило мне доверие. Вероятно, теперь мне придется по сто раз на дню выслушивать подобные комплементы.
– Дяденька, вы не подумайте, я не проститутка, – на всякий случай предупредила я, чем несказанного его позабавила.
– Дыксть. Етить. Ясен перец.
Судя по многозначительному выражению простодушного лица, для дяденьки эти три перла являлись первостепенными заменителями длинных и ненужных фраз.
– Мне срочно в город надо!
Повторив сложное буквосочетание «дыксть», дяденька вдруг запел зычным поповским басом. Из слов песни явствовало, что отряд угораздило попасть в засаду, какие-то махновцы направо, Петлюра – налево, а гранат осталось десять штук. Недостаток забытых слов дяденька возмещал неизменным «дыксть», отчего трагизм сюжета усугублялся.
Сообразив, что меня везут куда надо и приставать не собираются, я стала анализировать свалившуюся на меня проблему.
Подслушанный разговор Коловорота не вызывал сомнений – мама не против вычеркнуть меня из списка живых. По моей вине пострадал Барабас. Вовлекать Игоря в дальнейшее развитие событий стало опасным. Оставалась Ритка, но кто я ей? Никто. Значит, надо искать помощи в другом месте.
Перед въездом в город нас тормознули на посту. Хоть они теперь и ГИБДД, но новое название на аппетит не влияет. Пока водитель покорно удалялся для отстегивания пошлины, я пошарила под сиденьем. Где обнаружился здоровенный гаечный ключ. Завернув его в грязную курточку, я смирно поглядывала на вальяжных сотрудников родного государства. Которые передвигались так, словно опасались по недоразумению совершить лишнее движение. Удивительная порода человечества. Лоснящаяся от запитанных калорий и абсолютно уверенная в своей необходимости.
Глядя на оплот санкционированных поборов, я подумала – а какого черта? Пусть я не слишком умная, пусть натворила бед, быть может, меня загнали в угол, и что с того? Неужели таким, как я, и жить нельзя?
Дверь мне открыла мама. Если и удивилась, то незаметно. Карабас даже обрадовался, правда, не очень активно. Он попытался помочь мне расстаться с курткой, но я упорно вцепилась в нее обеими руками.
– Карабасик, а ты – ходок, – шутку не оценили.
Да, квартира у мамы не чета нашей. Хорошая такая, продуманная во всех отношениях. Цветовая гамма не утомляет глаз, мебеля всякие, картины. Красиво. Непривычно. И мама непривычная. Словно вижу ее в первый раз.
– Ты почему наголо побрилась? – тихо спросил Карабас.
– Полысела. С горя. Вот как ты сдристнул – так и полысела. Ты что, не в курсе – я же тебя люблю до безумия. Хотела отравиться, но цианистый калий в аптеке расхватали. Можно застрелиться, но пистолета нет. Хочешь, прямо сейчас повешусь? – спросила я, хватая Карабаса за ремень.
– А как же Игорь? – с ужасом прошептал остолбеневший Карабас, озираясь в сторону мамы.
– Это она так шутит, – успокоила мама.
Экскурсионным шагом прохаживаясь по чужому жилищу, я крепко прижимала к животу инструмент. Умыкнутый у доброго водителя, повторяющего многозначительное «дыксть». Сначала мама просто стояла в коридоре, наблюдая за моими передвижениями. А потом подтолкнула Карабаса в спину, загоняя его в большую комнату, назначения которой я не поняла. Скорее всего, там предполагался кабинет, переоборудованный в мастерскую изобретательного Карабаса. Во всяком случае, на спинке стула громоздилась куча скомканной одежды, а на полу гнездились носки. Не повезло маме, папа тоже раскидывал предметы туалета где попало.
– Зацени идею, – спокойно сообщила я, добредя до кухни. – Людей определяет их отношение к окружающему миру. Папа мир воспринимал, как медведь малинник, как крыса – помойку, как корюшка – покойника. Для Карабаса и Барабаса мир – сплошная площадка для игр. Коловорот не стал мелочиться. Он просто переоборудовал мир под себя. Для меня мир – дорога, по которой я обязана топать до пенсии.
Мама с любопытством слушала, не перебивая.
– Вы все меня предали. И теперь я никому ничего не обязана. Здорово, правда? Мама, а что мир – для тебя? Пробирка для выращивания больного самолюбия? Или жопа, по которой надо бить кнутом? Или детский сад, в котором ты воспитательница?
Никакой реакции. Сплошной безответный монолог.
– А ведь если бы я не сунулась тебя спасать фиг знает от чего, то все продолжалось бы, как прежде. Прогорклая мамаша в прогорклом семействе. Класс! Мария Медичи тихо отдыхает! И сколько бы ты еще так вытерпела? Год, два? А потом? Какой сценарий ты нам припасла? Ну расскажи, как бы ты выкрутилась, если бы не мое шпионство?
Красиво одетая, умело накрашенная мама расположилась около окна. Словно маленький воробей, настороженный присутствием кровожадного голубя. Ей мое присутствие было откровенно неприятно. Но она терпела, как терпят печальную необходимость.
Затянувшийся монолог выкачал из меня последние силы. В поисках опоры я остановилась у двери, облокотилась на нее, крепко прижавшись позвоночником.
Похоже, мама считала ниже своего величавого достоинства отвечать на нападки взбесившегося детеныша. Или ей и вправду все по барабану?
Тогда я пошла ва-банк.
– Я все слышала! Коловорот указывает тебе, как поступить со мной?
Интонацией выделила слово «указывает». Чтоб больнее прищемить мамино самолюбие. Она какой-то там третейский судья, а судьи всегда самостоятельны в принятии решений.
Молчит. Словно она не человек, а могильная плита. Ухоженная могильная плита. А что там внутри – неизвестно. Хотя почему неизвестно? Обычно под такими плитами миролюбиво разлагаются протухшие покойники.
Чувствуя себя клоуном всех времен и народов, я начала понемногу разъяряться.
– Да ответь ты хоть что-то! Я – не пустое место! Почему ты так со мной?!
Это уже не вопрос. Это рев, от которого саднит в груди. Не умею я повышать голос. Быть может, неправильное строение горла, а может, воспитание не то. Впрочем, реви не реви, оппонент безмолвствует.
Постепенно выходя из себя, я стала подбираться к ней поближе. Передвигаясь вдоль стены, словно боясь остаться без опоры. Стоит. Красивая, умная, богатая. У нее все, а у меня – ничего. Только гаечный ключ. Гаечный ключ – орудие бесполезного ребенка. Последний аргумент в споре с самой собой. Вот как сейчас дам этим весомым аргументом по идеально уложенной светло-рыжей голове. Так чтобы умные мозги заляпали чистые спокойные стены.
