Эх, фотоаппарат бы мне! Но раз его нет, надо выкручиваться иначе. Придется на свежую память сделать копии с первых картин. Чтоб потом не путаться, какая у деда борода и во что любит одеваться коза. Я принялась за работу. Копии получились не хуже оригиналов. Какая я молодец! Теперь можно не опасаться повторов сюжетов в серии жития моих единственных персонажей.
Деньги от Коловорота поступали регулярно, чего не скажешь о нем самом. До Нового года он соизволил явиться только единожды, застав меня врасплох. Красивый, холеный, в дорогущем костюме и при галстуке. Наверное, прямо с деловой встречи сорвался. Но, на мой вкус, в джинсах и футболке он был естественнее, проще и понятнее.
– Я-то думал тебя обрадовать, – разочарованно протянул он, стоя посреди комнаты.
Я обрадовалась. Несколько позже. Когда дорисовала веселый старушачий глаз.
– Ты с дороги голодный? Погоди, руки отмою и подогрею. Не стой столбом, раздевайся, будь как дома и все такое.
– Я и так дома. Но все равно спасибо. А почему у тебя все окна в вате? Рамы рассохлись? Так надо пластик поставить.
– Себе ставь. Он зловредный. От него в Европе повсеместно отказались. Только в офисах разрешают.
– Ну, тебе виднее, как там в Европах, – съехидничал он, избавляясь от галстука. – Ну-ка, дай посмотреть, над чем ты корпишь?
– Нельзя! Она не закончена! Вон копии с проданного. Рассматривай.
Как всегда, наплевав на мое мнение, Коловорот, словно полуслепой, согнувшись буквой «г», вперился в мои драгоценные работы. Сначала просто молчал. Потом добрался до деда, раскачивающего на качелях сильно жопастую тетку. Которая скалилась от радости. А бабка тем временем горюнилась в обществе понурой козы, облезлого петуха и пьяного баранчика.
– Однако. И эти карикатуры пользуются спросом?
– Временами, – уточнила я, не спеша признаваться в наличии пока единственного покупателя.
– Я бы такое дома не повесил, но раз пипл хавает – почему бы и не рисовать.
– Еще как хавает. – Момент требовал встать грудью на защиту дедок-бабок.
Забыв про живопись, Коловорот выпрямился. Решительно приблизился ко мне, чтоб ознаменовать нашу прохладную встречу небратским поцелуем. Целоваться он умел. Как умел все, связанное с сексом. Сказывался опыт и природная хищная привычка подчинять себе все, что в зоне досягаемости. Он не учел одного – сейчас меня больше интересовало его мнение о картинах. Более пространное, чем он уже высказал.
– Не соскучилась? – мягко уточнил он, отстраняясь.
– Ну, как тебе сказать, – промямлила я и ринулась в нападение: – Ты не интересуешься моими успехами. Тебе по фигу мой внутренний мир. И вообще ты возмутительно мало уделяешь мне внимания.
– Как и ты.
– Почему? – вспылила я. – На кой фиг интересоваться, ты все равно ничего не скажешь. Зашифрованный, засекреченный, запрограммированный… весь из себя «за».
– Видишь, сколько ты про меня знаешь. Спроси еще что-нибудь, я расскажу перед сном. Если захочешь.
– У меня кагор есть, – растопить лед хлебосольством не удалось.
– Сама пей. И не уходи от темы разговора – может, мне лучше не приезжать?
Странное дело, в голосе звучало завуалированное предупреждение. Как тревожный звонок. Который намекал на возможность окончательного расставания. Молниеносно выяснив у себя самой, как мне такой вариант, я запротестовала.
– Нет. Но лучше бы ты звонил почаще. Хотя бы раз в неделю. Или два. А то я каждый раз от тебя отвыкаю. Оказывается, быть одной быстро входит в привычку.
– Понятно. Мне это знакомо. Зато каждый раз – как первый. Иди руки отмой, а то обляпаешь меня, – и отправился следом, смотреть, как я мылю руки.
Что привело к странному, но предсказуемому результату.
Собрав одежду, Коловорот в одних брюках отправился на кухню, забивать привезенными продуктами холодильник.
– Секс. Вот в чем я ни фига не понимаю. Зато я понимаю, как мне было хорошо, – решила я, оставшись в ванной одна.
Теперь можно спокойно принять душ и придумать новый сюжет для абсолютно невинной картины.
– Ты почему ничего не ешь? – услышала я сквозь шум воды.
Черт, снова забыла в магазин сходить.
– Там сосиски в морозилке.
– Одна штука. И выглядит, словно отходы резинового производства. Я ее выкину.
– Не надо. Лучше коту отдадим.
– Ты с ним так борешься? Живодерка.
Конечно, потом он похвалил мои картины. Неловкими словами. Как человек, не умеющий хвалить в принципе. Я не поверила, но примирилась с обидой. Никогда бы не подумала, что, не высказав сразу похвалы моей работе, он так меня разочарует. Даже столкновение в ванной не исправило положения.
Странное дело, вроде бы он мне нравится. Может, даже больше чем нравится. Но когда дело доходило до близости, я ловила себя на мысли, что порой в самый неподходящий момент думаю, какого фасона сапожки будут у козы.
– А сколько тебе платят за картины?
Ответ его изумил.
– Это много или мало? И потом, зачем тебе деньги?
– Ну не дарить же их? Кроме того, у меня планы, – выдержав паузу, я продолжила: – Я фотокамеру хочу купить.
– Так я же тебе достаточно оставил. Камер на десять.
– Я на свои хочу купить, – не до конца понимая причину своего упорства, настаивала я. – Когда настанет лето, можно будет столько красивых мест заснять. А потом зимой я смогу рисовать пейзажи. Они у меня пока плохо получаются. Кроме того, мне нужен ноутбук с большим экраном.
– Новый год скоро, – прозрачно намекнул Коловорот.
– Черт! Мне ж еще тебе подарок покупать надо! – непроизвольно выпалила я.
– Коза ты брянская, – почти беззлобно отозвался Коловорот. – И что ты собираешься мне подарить? Бритвенный набор? Или ежедневник? Предупреждаю, у меня их сто штук надарено. Хоть магазин открывай.
Стыдно как. Кто меня за язык тянул? Ляпнула, как в лужу пукнула. Ругая себя последними словами, я постаралась быть ласковей ласкового. Так что мы словно прилипли друг к другу. Правда, пришлось прерваться, чтоб отдать вобле законченную работу.
– Ну и видок у тебя, – переполошилась хозяйка магазинчика, забирая картину для заказчицы.
– Ночь не спала. Трудилась, – соврала я и поскакала обратно.
– Деньги-то забери!
А потом он снова уехал. И действительно не показывался до самого Нового года. Прилежно названивая два раза в неделю. Чтоб узнавать мои куцые новости. Которые в основном касались накопительства. Я рисовала как бешеная. И мне за это платили. Что позволяло мне хвастаться. Я понимала прекрасно, что для Коловорота мои денежки выглядели сущими копейками. Ну и что?
