– Саш, ты постоишь за меня, если приведешь сюда Теома, правда. Это даст мне хоть какую-то уверенность.
– Это я сделаю, – кивнул Сашка. – Но имей в виду, так просто вам повидать друг дружку я не позволю.
– Но ты не допустишь?..
– Нет, Дымка. Будь спокойна.
Я поняла, что он не решается поцеловать меня, и сделала это сама. Наши объятия становились все крепче и все отчаяннее, что ли. Сашка первым отстранился.
– Пойду я, Данка. Мне еще с сукром договариваться. Лучше это сделать, пока он хоть выглядит человекоподобным.
– Просто назови ему имя Теома, – старательно отводя взгляд, пробормотала я. – Вилли наверняка зафиксировал в его памяти это имя, так всегда делается.
– Мне рассказать ему все? Теому в смысле. И про Параклею?
– Рассказать, – ответила я и вздохнула.
Скоро от беспокойства за Клею буду сходить с ума не только я.
Глава тринадцатая
Не Дея
Вот и Сашка ушел. Хорошо хоть с кухни доносились привычные звуки бабушкиной готовки, иначе впору было с ума сойти. Подумав о бабуле, я отправилась в свою комнату. Включать комп не хотелось, поэтому я вытянула из ящика стола лист для ксерокса и принялась писать от руки. Мое послание было адресовано Вилли, в нем я просила позаботиться о бабушке и ее семье в том случае, если завтра я навсегда покину этот мир, обеспечить их всем необходимым. Но главное: постараться как-то утешить бабулю.
Кто-то стукнул в притолоку и так распахнутой двери. Явно не бабушка.
– Входи, Егор! – сказала я. – А я сейчас.
Пока мальчик пересекал мою комнату и осторожно устраивался на диване, я закончила письмо, выдохнула, протерла ладонью влажный лоб. Словно завещание написала, честное слово. Потом сложила листок и сунула в карман джинсов – не забыть бы оставить на видном месте в доме Вила после разговора с Орликом, чем бы этот разговор ни завершился.
– Ты как, оклемался? – повернулась я к Егору.
Он выглядел уже совсем нормально, только был все еще бледен, синюшная кайма очерчивала пухлый рот.
– Ага. – Говорить о себе он, похоже, не любил. – А как твоя дочь, нашлась?
Мне было тяжело касаться этой темы, но Егор заслуживал правды – чего стоил один его приход в этот дом.
– Она у Орлика, – кратко ответила я.
Мальчишка побелел:
– Значит, все-таки Орлик. Черт, это же он у меня выведал…
– Егор! – повысила я голос. – Мы ничего точно не знаем. Главное, что Параклея пока в порядке. А вечером я встречусь с ним.
– Где?
– Так, на одной конспиративной квартире, – не знаю зачем, приврала я.
Мальчишка промолчал, но на лице было ясно написано: от этой встречи он не ждал ничего хорошего.
– Слушай, а как ты жил эти годы? С кем? – спросила я, чтобы переключить его на что-то другое.
И запоздало поняла, что для него это наихудшая из тем. Хотела переиграть, но он уже начал говорить:
– Ну, жил в Крыму с одним типом, которого считал своим дядей, братом отца. Теперь-то знаю, что он был прежде сталкером, но все вынесенные из Навии богатства спустил, да еще, похоже, убил кого-то. Хода в Нутряной мир для него больше не было, вот и работал на Захара. Он меня воспитывал усердно, даже читал те же книги, что и я. А потом разъяснял, что негодяи – это как раз самые правильные герои, а всякие добренькие выродки и превратили этот мир в полный отстой. Учил не жалеть никого и ничего, драться так, чтобы если не убить, то хоть искалечить, впадать в ярость по щелчку пальцев.
– Ого!
– Да. Если я бывал недостаточно зол, окурок сигареты в опасной близости от глаза давал мне нужный настрой. В школе от меня все шарахались, даже для самых нехороших компаний я был слишком опасным гадом. Иногда приезжал тот, кого я считал отцом, устраивал мне проверки, чтобы быть уверенным: звереныш растет. А потом появились братья и забрали меня к себе. – Лицо Егора чуточку прояснилось на последней фразе, но тут же подернулось судорогой боли. – Мои братья тоже были не ангелы, но меня они живо перевоспитали. Их растили примерно так же, как меня, но к ним уже вернулась память, и у каждого в прошлых жизнях были любимые люди и связанные с ними нежность, доброта. Как же я желал, чтобы ко мне поскорее вернулась память! Наверное, и я кого-то любил в прошлом, верно?
– Конечно, – закивала я. – У тебя была отличная семья еще в Кречете, они все тебя любили и нещадно баловали. Потом ты всех потерял, но не озлобился. А что было после, я не знаю. Скажи, Егор, ты хотел бы, чтобы исполнилось пророчество?
– Хотел бы, да, – откликнулся он живо. – Я скучаю по братьям, больше у меня никого нет… в этой жизни. Было бы здорово встретить всех своих родных. Но я не думаю, что это возможно.
На последних словах он как-то сжался, словно у него разом отняли последнюю надежду.
– Почему? – вскинулась я.
– Ну, никто до конца не уверен, что «Проклятие Деи» действительно существует. Это может быть фейк, очередная хитрость ашерцев. А если и правда, то не факт, что второй всадник – тот мальчишка из дворца. Поэтому братья изменили план, чтобы уж наверняка сработало.
Тут он увял, вспомнив, что за словом «сработало» стояло убийство моей дочери. А я решила пока не думать о том, что пророчество может оказаться пшиком. Другого-то все равно ничего не было.
Егор поднялся на ноги, поежился, по-мальчишески неловкий.
– В общем, я пойду уже.
– Куда это?
– Ну, я квартиру снял в городе, в том доме не хочу больше появляться…
– Слушай, Егорка. – Я сделала пару шагов в его направлении и положила ладони ему на плечи. Он застыл и вроде как даже дышать перестал. – Побудь пока у нас, очень тебя прошу! Мне не хочется оставлять бабушку одну, а с тобой она отвлечется, ей будет о ком заботиться. Хотя бы до моего возвращения.
– А когда ты вернешься? – спросил он глухо, себе под нос.
– Точно не знаю. Но я тебе позвоню, если что. Договорились?
Он угрюмо кивнул.
Договорившись с мальчишкой, я зашла на кухню. Бабушка, как оказалось, ничего уже не готовила, просто сидела на табурете, водрузив на нос очки в тяжелой квадратной оправе, и читала какую-то книгу из маминой классической библиотеки. Кастрюлька на плите стояла спеленутая полотенцами.
– Бабуль, мне снова нужно уйти, – сказала я виноватым голосом. – Не знаю, когда вернусь. Но ты за меня не волнуйся.
Бабушка молча встала, освободила кастрюльку с зельем, зачерпнула поварешкой и протянула мне полную чашку почти черной жидкости.
