Повсюду собирали зрителей дешевые театры. В них давали мелодрамы и пантомимы на разный вкус, иногда представления длились до полуночи. Залы были полны, в изобилии лилось спиртное. Плата за вход — один пенс, такие шоу называли «грошовым балаганом». Начинающие актеры платили за возможность получить роль в готическом триллере, изуродованной пьесе Шекспира, сентиментальной комедии или бытовом фарсе. Это было основное развлечение того времени, мюзик-холлы еще не изобрели. В зале ставили деревянные скамьи без спинок, публика была грубая и вульгарная, как сам город. Танцы и пение часто прерывало появление на сцене женщин с детьми, которые, по словам Генри Мэйхью, «распространяли чудовищную вонь». Это оборотная сторона викторианских приличий и респектабельности — контраст, часто подмечаемый Коллинзом-писателем.
Иногда вечерами, после закрытия театров, открывались заведения, где давали «музыкальные представления»: любители пели под аккомпанемент пианино или банджо. Но прежде всего там пили и распутничали. Там пахло бренди, зловонным дыханием и застоявшимся табачным дымом. «Комические куплеты» были грязными и непристойными. Их часто исполняли уличные девицы, к которым Уилки проявлял особый интерес. «Вы доброго нрава, сэр?» — спрашивает проститутка у предполагаемого клиента в одном из романов Коллинза; эта фраза кажется весьма реалистичной. Он нередко размышлял об участи этих женщин. Как писал один из современников, «больницы не всегда их принимали, диспансеры не могли их вылечить, даже суповые кухни для больных не всегда помогали им с едой».
Когда Чарльза Коллинза приняли в школу при Королевской академии, появился повод для достойного праздника. По этому случаю Уилки выпил так много, что цитировал Библию: «Чрево мое как вино». Есть основания полагать, что в те годы молодой Уилки частенько напивался. Как-то раз они с младшим братом возвращались домой в четыре утра, Чарльз услышал крик петуха и прошептал, что люди, столь поздно возвращающиеся домой, «не в состоянии даже умереть по-христиански». Самый младший Коллинз был робким и нервным юношей. Он до ужаса боялся оставаться один в темноте, и его друг Милле прозвал его Старина Застенчивость.
Здоровье отца Коллинза так и не шло на поправку, он медленно двигался к смерти. Весной 1844 года начался постоянный изнурительный кашель, от которого он все больше слабел, после одного особенно мучительного приступа кашля, случившегося во время вечернего приема, Уильям Коллинз заметил: «Я в последний раз выходил из дома на ужин». Вместе с женой он отправился в поисках более сухого воздуха в Энглси, оставив сыновей дома. Однако поездка не дала устойчивого улучшения, осенью того же года художник начал кашлять кровью. Состояние нервов тоже было скверным. Так что атмосферу в доме Коллинзов в тот период счастливой не назвать.
Осенью 1845 года, через несколько месяцев после завершения «Иолани», Уилки решил в одиночестве отправиться в Париж. Ему был уже двадцать один год, и он хотел заявить о своей независимости. Он рассказывал матери: по дороге в Руан «я познакомился буквально со всеми на корабле, от добродушного негра, который сообщил, что изучает философию! до человека с носом в кровавых прожилках, знавшего все произведения всех художников, старинных и современных, по всему миру». Поселившись в «Отеле де Тюильри» на улице Риволи, Уилки бросился наслаждаться неограниченной свободой. На завтрак он заказывал устриц и котлеты, курил сигары (привычка, которую осуждал его отец) и пил бессчетное количество чашек кофе. Он, как всегда, наслаждался красочными сценами повседневной жизни. Официант в отеле странновато хмыкал и бормотал нечто, напоминавшее англичанину бессмысленное «омебереллоу»; сырым пасмурным утром это ужасно рассмешило Коллинза, впрочем, по его словам, официант и сам вскоре рассмеялся, заметив веселье клиента.
Уилки был достаточно близок с матерью, чтобы посылать ей поток взволнованных, отчасти саркастических писем. «Передай мое нижайшее почтение повелителю (вероятно, речь идет об отце Коллинза. — Примеч. пер.) скажи ему, что я буду есть “простую пищу” (когда вернусь в Англию) и читать Дунканову “Логику” и Батлерову “Аналогию” (когда совершенно нечего будет больше читать)». «Аналогия религии» Джозефа Батлера — ключевая работа апологетики англиканской церкви. Три дня спустя в другом письме Уилки замечает, что «мистер Коллинз проявляет самое нецерковнослужительное расположение духа и склонность эпатировать других людей». Поскольку миссис Коллинз читала эти письма мужу, вероятно, они оба снисходительно относились к небрежным высказываниям и шуткам сына на религиозные темы.
Он посещал Лувр и Морг, хранилище неопознанных тел, места, немало интересовавшие английских путешественников. Он купил бинокль для оперы и ходил в театры, он приобрел упаковку соды, поскольку страдал от последствий неумеренных гастрономических удовольствий. Он завелбашмаки в парижском стиле и подписался на новинки в «Библиотеке Галиньяни», английском книжном магазине в Париже.
Постепенно он стал ощущать нехватку средств, так что советовал матери попросить сто фунтов за рукопись «Полани» у «Чапмен и Холл», которые тогда еще не дали окончательного отказа. «Вы пишете в надежде, что это последний чек, высланный мне на это путешествие, — писал он матери. — Его хватит до конца путешествия, но не на возвращение». Он философски относился к перспективе попасть в долговую тюрьму, она пугала его меньше, чем заточение на Стренде, в офисе Антробуса, в который он теперь должен был вернуться. Однако, хотел он того или нет, парижское приключение подходило к концу.
5. Триумф
Вернувшись в Лондон, Уилки Коллинз всерьез взялся за роман, который стал его первой опубликованной книгой. «Антонина, или Падение Рима» — историческое, романтическое повествование, действие которого происходит в Риме в V веке н. э. Коллинз приступил к работе вечером в отцовской студии и, судя по всему, подошел к решению задачи ответственно и профессионально. После неудачи с попытками найти издателя для «Полани» он хотел быть уверенным, что тема и стиль новой работы окажутся приемлемыми для читающей публики. Он намеревался не только следовать за призванием, но и строить успешную писательскую карьеру.
Одним из главных источников для него стал труд Эдварда Гиббона «История упадка и крушения Римской империи», где Коллинз прочитал об осаде Рима «царем варваров» Аларихом. И на этот раз, как и всегда в дальнейшем, его воображение расцветало на почве документальных фактов или, по крайней мере, на основе солидных источников. Он завел читательский билет Британского музея, чтобы продолжить изучение жизни языческого Рима, и в первом издании романа перечислил прочитанные книги в комментариях, а в предисловии заявил, что стремился к «буквальной точности в отношении времени, места и обстоятельств».
Его непосредственным предшественником был Бульвер-Литтон с «Последними днями Помпеи», потрясающе успешным романом, изданным двенадцатью годами ранее; Коллинз явно стремился добиться подобного читательского отклика, и его несколько декоративный и перегруженный стиль является откровенным подражанием Литтону. Мода на романтичные исторические романы как раз достигла расцвета. В 1837 году Дж. П. Р. Джеймс выпустил «Аттилу», два года спустя вышла «Зенобия, или Падение Пальмиры» Уильяма Уэйра. Но «Антонина» явно основана не только на книгах, но и на личных впечатлениях автора от Рима. Он возвращается на холм Пинчо, исследованный вдоль и поперек десятью годами ранее, вспоминает трещину, найденную в стене Аврелиана (она играет важную роль в развитии сюжета романа), в своем воображении он проходит по живописным, хотя и скверно пахнущим кварталам Вечного города.
