Антермайер. Признан ли господин Морган великим генералом этой финансовой армии на Уолл-стрит?
Бейкер. Думаю, да.
Антермайер. А вы и господин Стилман считаетесь его главными адъютантами?
Бейкер. Не думаю, нет, сэр.
Антермайер. Постарайтесь отбросить вашу скромность, господин Бейкер. Господин Морган, господин Стилман и вы являетесь тремя ключевыми фигурами, не так ли?
Бейкер. Я бы этого не сказал.
Спунер. Он не обязан оговаривать себя, не так ли?
Бейкер. Признаюсь, это было так во время паники 1907 года.
Антермайер. Значит, во время паники господин Морган был генералом, а вы его главными адъютантами?
Бейкер. Да.
Антермайер. Но он же не оставил этот пост, не так ли?
Бейкер. Нет. Думаю, в этом просто отпала необходимость.
Антермайер (перебивая). Из-за судебного разбирательства?
Бейкер. Да.
Но, несмотря на отрицание своей собственной власти, Бейкер в ходе строгого расследования, проводимого Антермайером, четко дал понять его стремление избежать противоречий, предоставил требовавшуюся информацию (зачастую невзирая на протест адвоката), и его показания оказались «гораздо более содержательными и важными», чем ответы Моргана. Бейкер признал опасность все увеличивающейся централизации контроля за деньгами и кредитами.
Антермайер. Считаете ли вы, что дальнейшая (концентрация) могла бы быть опасной?
Бейкер. Думаю, что дело зашло достаточно далеко.
Антермайер. Вы думаете, что двигаться дальше будет опасно?
Бейкер. Может быть, и не опасно, но все же дела зашли достаточно далеко. Думаю, что в хороших руках это не принесет никакого вреда. Но если окажется в плохих руках, то будет очень плохо.
Антермайер. Если все это окажется в плохих руках, то это приведет страну к краху?
Бейкер. Да, но я не верю, что все это может оказаться в плохих руках.
Антермайер. Значит, безопасность, если вы считаете, что эта ситуации безопасна, действительно зависит от личности людей?
Бейкер. В достаточной степени.
Антермайер. Считаете ли вы, что такая ситуация достойна великой страны?
Бейкер. Не совсем.
Поскольку Джордж Ф. Бейкер был почти такой же важной личностью в финансовой централизации, как и сам Морган, его показания привлекли к себе большой интерес. Такой же интерес был проявлен и к свидетельству Генри П. Дэвисона. В прошлом вице-президент Первого национального банка, Дэвисон за несколько лет до этого стал партнером «Дж. П. Морган и К°». Он активно занимался слиянием «Гаранта траст», организовывал переговоры об американском участии в китайском займе, а теперь являлся одним из директоров «Америкен телефон и телеграф компани», становясь все более и более важным партнером Моргана. Антагонистически настроенный, Дэвисон в своих показаниях не шел ни на какие уступки, представляясь большим роялистом, чем сам король. Он не стал распространяться по вопросу финансовой централизации, ограничившись признанием того, что не следует заходить дальше, «пока того не потребуют интересы промышленности и коммерции». Несмотря на свои собственные взаимосвязанные директорские посты и активную деятельность дома Морганов по установлению контроля за банками, страховыми компаниями и трестами, Дэвисон отрицал получение каких-либо преимуществ для его фирмы посредством взаимосвязанных директоратов.
Антермайер. Признаете ли вы, что доступ в эти банки, обладание их ценными бумагами и представительство в их советах дают огромные преимущества, или же вы считаете, что в этом вообще нет никаких преимуществ?
Дэвисон. Абсолютно никаких преимуществ.
Антермайер. Совершенно никаких?
Дэвисон. Только в размещении ценных бумаг.
Антермайер. По вашему мнению, в этом и заключается преимущество?
Дэвисон. Временами. Но не всегда.
Любопытное свидетельство, несмотря на его модификацию! Получается, что в процессе навязывания контроля банкам и другим финансовым учреждениям морганизация руководствовалась чисто доброжелательными соображениями. Взаимосвязанные финансовые директораты давали преимущество операциям синдиката и другим инвестиционным сделкам, служили выражением финансовой независимости и были просто необходимы в такой сложной ситуации, несмотря на все злоупотребления. В словах Дэвисона крылась некоторая правда, так как существование многих взаимосвязанных директоратов дома Морганов было оправдано не с точки зрения прибылей для бизнеса, а с точки зрения создаваемой Морганом системы финансового контроля и управления финансами.
Дэвисон четко изложил свою уверенность в том, что, что бы ни делала «Дж. П. Морган и К°», это всегда было оправданным и правильным.
Дэвисон. При любой сделке, проводившейся по требованию «Дж. П. Морган и К°», интересы меньшинства акционеров всегда находились под защитой, насколько это возможно. Такова была политика этого дома. Я это знаю, и это все, что я знаю.
Антермайер. Вы знаете, что такое положение существовало до 1903 года, но потом, до 1909 года, вы не поддерживали с ними тесных отношений?
Дэвисон. Я знаю, что это так и есть уже пятьдесят пять лет, эта ситуация на десять лет старше, чем я сам.
Антермайер. Понятно. Но давайте пойдем еще дальше?
Дэвисон. Ну, это означало бы заглянуть в момент самого основания этого дома. Вы этого хотите?
Антермайер. Другими словами, вы уверены, что «Дж. П. Морган и К°» не может принести никакого вреда.
Дэвисон. Я уверен, что «Дж. П. Морган и К°» не может принести никакого вреда, если ее усилия и сопровождающие обстоятельства позволяют сделать так, как она этого хочет.
Об одной трансакции Дэвисон сказал так: «Я не знаю, почему дом сделал так, но если он это сделал — значит, так было нужно».
Он настаивал на том, что «благодеяния» трестов не были такими большими, как раньше, до того, как их потревожили, хотя и добавил при этом, что не верит в монополию или диктат. Когда его спросили, считает ли он неправильным вмешательство правительства в дела трестов, Дэвисон ответил так: «Правильно, если они незаконны и нарушают закон. Но я думаю, было бы лучше, и я действительно так думаю, подойти к решению этого вопроса по-другому и скорректировать сам закон и наладить надзор и контроль».
Показания самого Дж. Пирпонта Моргана, естественно, были наиболее интересны. Почти все расследования или судебные разбирательства дел наиболее важных промышленных объединений вскрыли их связь с домом Морганов и его господствующее положение. Теперь обычно молчаливый хозяин дома Морганов был вынужден говорить, принужденный к этому правительством, вмешательству которого в промышленность и финансы он противился. Но если они рассчитывали на то, что смогут зарубить Моргана и устроить себе римский праздник, то их расчеты не оправдались. Его появление перед комитетом Пужоу стало кульминацией общественного порицания, которое Морган презрительно игнорировал, вмешательства правительства в его дела, которое Морган рассматривал как личное оскорбление. В этом мастере делать деньги бушевал гнев, гнев и оскорбленная гордость диктатора, вынужденного признать (даже если временно) наличие более мощной силы. Возможно, самое сильное оскорбление аристократической натуре Моргана состояло в том, что ему пришлось стать в центре общественного спектакля перед народом, который он презирал. Но пожилой, семидесятишестилетний человек полностью контролировал себя. Он был учтив, вежлив, снисходителен и не высокомерен, без лишнего apologia pro vita sua. Морган ничего не признал перед его инквизиторами.
