Морган явился на допрос в сопровождении своего сына, семи партнеров и восьми адвокатов, чей гонорар за два дня оценивался в сорок пять тысяч долларов. (Эти деньги были потрачены впустую. Морган игнорировал советы адвокатов и отвечал сам.) Ожидая вызова, он дремал. Проходивший мимо стенограф случайно задел пожилого человека, который сидел с воинственным видом и угрозой в глазах.
«Я старею, — сказал Морган улыбаясь и попросил уступить ему место в кафедре проводившего расследование комитета. — Я также хуже слышу, чем прежде».
Сначала немножко нервничая, что насторожило его адвокатов, Морган с подозрением отвечал «да» или «нет». Но, поняв, что никто не собирается его травить, и увлекшись состязанием умов между ним и Сэмюелом Антермайером, Морган стал отвечать более свободно и обстоятельно. Антермайеру так и не удалось выудить из него какие-либо порочащие его признания. Морган восхитил публику: он доминировал, но не подавлял. Порой во время ответов он постукивал по столу, но всегда был искренен и зачастую забавен. О его возрасте говорили нечастые провалы в памяти, но ничто другое, помимо, возможно, мягкого тона некоторых его ответов, а также свойственной пожилому человеку ворчливости (но не злобности). Каждый раз Морган радушно улыбался своему инквизитору, посмеивался над его выпадами, но, если смеялись зрители, улыбка слетала с его лица.
Как и Дэвисон, Морган отказывался признать, что дом Морганов совершал какие-либо непристойные деяния, соглашался с тем, что централизованная власть денег могла быть неправильно использована, но отрицал, что это было опасно, и настаивал на том, что никакого монетарного треста не существовало.
Морган. Невозможно сделать трест из денег.
Антермайер. Разве один человек не может заполучить монополию на деньги?
Морган. Нет, сэр, не может. Ему могут принадлежать все деньги на свете, но он не в состоянии этого сделать.
Антермайер. Если бы вы владели всеми банками Нью-Йорка и всеми их ресурсами, разве вы не приблизились бы довольно близко к контролю за кредитованием?
Морган. Нет, сэр, отнюдь.
Антермайер. Но вы же признаете, что люди могут захватить контроль над железными дорогами или предприятиями бизнеса и монополизировать их, а потом злоупотреблять полученными привилегиями?
Морган. Да, это может сделать любой…
Антермайер. И сохранять свой контроль?
Морган. Да.
Антермайер. И вы утверждаете, что касательно контроля за кредитованием они не могут сделать то же самое?
Морган. С деньгами — нет. Они не могут их контролировать.
Ничего не признав, Морган пустился в красноречивые подробности. Монетарного треста не существовало, но был ограниченный и очевидный ведомственный контроль за финансовыми ресурсами и кредитом. Но еще более многословным было отрицание Морганом его собственной власти, в чем он превзошел даже Джорджа Ф. Бейкера.
Антермайер. Когда человек обладает большой властью, как вы, — вы признаете это?
Морган. Я ничего об этом не знаю, сэр.
Антермайер. Вы этого совершенно не ощущаете?
Морган. Нет, совершенно.
Антермайер. Вы управляете своей фирмой, не так ли?
Морган. Нет, сэр.
Антермайер. Вы обладаете всей полнотой власти, разве нет?
Морган. Нет, сэр.
Антермайер. И никогда не обладали?
Морган. Никогда.
Антермайер. Значит, вы совершенно не чувствуете, что власть принадлежит вам? Так?
Морган. Да, сэр. Если дело в этом.
Антермайер. Вы считаете, что у вас нет никакой власти ни в одной области промышленности этой страны?
Морган. Нет.
Антермайер. Совершенно никакой?
Морган. Совершенно никакой.
Присутствовавшие либо посмеивались, либо криво улыбались, когда финансовый Цезарь отказывался от своей короны. Удар — парирование, удар — парирование. Все эти удары Морган парировал, полный решимости все отрицать. Следуя этому направлению, хозяин дома Морганов отрицал даже то, что директора, служащие по соглашениям воутинг-трестов, контролировались или находились под влиянием доверенных лиц, выбравших их.
Антермайер. Разве вам непонятно, что выбранный таким образом совет находится под управлением людей, выбравших его?
Морган. Мой опыт свидетельствует совершенно о другом, сэр.
Антермайер. Значит, судя по вашему опыту, те люди, которые выбрали совет директоров и имеют право переназначить или уволить их, обладают меньшей властью, чем люди, которые не участвуют в назначении директоров?
Морган. Это действительно так, сэр.
Антермайер. Предположим, что вы являетесь голосующим доверенным лицом для всей огромной системы железных дорог Соединенных Штатов, разве это не сосредоточивает весь контроль в ваших руках, разве не так?
Морган. Нет, сэр, не так.
И опять он ничего не признал! Антермайер был потрясен наглым отрицанием Моргана очевидных фактов. Пожилой человек просто насмехался, явно наслаждаясь собой, хотя нагрузка от парирования ударов инквизитора явно давала о себе знать. Но Морган отклонил предложение прерваться и настаивал на продолжении. Признавая свое предпочтение в отношении объединений, он утверждал, что отнюдь не возражает против конкуренции.
Антермайер. Вы против конкуренции, не так ли?
Морган. Нет. Я не имею ничего против конкуренции.
Антермайер. Но вы скорее склонны к объединению. Так?
Морган. Да, я предпочитаю объединение.
Антермайер. Объединение, направленное против конкуренции?
Морган. Я не возражаю и против конкуренции. Мне даже нравится незначительная конкуренция.
В ответ на его утверждение раздался смех. Несомненно, ему нравилась «незначительная конкуренция». Однако Морган признал свою нелюбовь к манипуляциям с акциями (и это правда, хотя манипуляция использовалась в 1901 году для создания рынка акций «Юнайтед стейтс стил»).
Антермайер. Манипуляции — это плохо. Согласны?
Морган. Думаю, что манипуляции это всегда плохо.
Антермайер. Вы не одобряете их?
Морган. Конечно, сэр.
Антермайер. А вы одобряете короткие продажи?
Морган. Насколько я помню, я никогда в жизни этим не занимался. Мне это не нравится. Но я не намерен порицать это огульно, так как, насколько мне известно, без этого обойтись невозможно.
