Антермайер. Но почему же нельзя обойтись без того, чтобы люди продавали что-то, чем не обладают в виде акций?
Морган. Это принцип жизни, мне кажется.
«Это принцип жизни». Морган оправдывал превалирующие финансовые методы как неизбежные, как неотъемлемую часть самой жизни, хотя сам неоднократно оспаривал в суде эти методы и практики, занимаясь революционными преобразованиями финансовой структуры страны. Более того, Морган связывал финансовую политику с более крупными аспектами общественной политики, подчеркивая их неразделимость. Он отказывался признать тот факт, что общественная политика может определять или модифицировать финансовую практику. Обсуждая вопрос о том, насколько полезна общественная политика общенациональных корпораций размещать депозиты в частных банках, не подлежащих правительственному надзору, Морган говорил:
Морган. Это просто зависит от вашей точки зрения, я бы сказал так.
Антермайер. Как вопрос политики?
Морган. Как точка зрения, я бы сказал.
Антермайер. Что касается общественной политики, относящейся к регулированию деятельности общенациональных корпораций, которыми владеет общество, и акций, которые широко распространены, вы считаете, что им следует позволить размещать свои депозиты в частных банках так же, как в специально назначенных для этого банках?
Морган. Если так решат их директора.
Антермайер. По-вашему выходит, что такие вопросы должен решать совет директоров и никто другой?
Морган. Если это компания, ее проверку можно устроить в любое время.
Антермайер. Но вопрос в том, должны ли они иметь право так поступать?
Морган. Мне кажется, решение этого вопроса должно быть оставлено совету директоров.
Эти директора должны иметь возможность поступать по своему усмотрению в соответствии с их суждениями. Общественная политика, как концентрированное выражение классовых интересов и превосходства, не должна вмешиваться в дела конкретных директоров или финансовых учреждений. В качестве логического заключения Морган идентифицировал интересы своей финансовой диктатуры с интересами нации.
Антермайер. А разве человек, совершенно подсознательно, не может представить себе, что если это хороший бизнес, значит, все делается в интересах страны?
Морган. Нет, сэр.
Антермайер. Значит, вы можете правильно и непредвзято дифференцировать, когда затрагиваются ваши собственные интересы, а когда никакие ваши интересы не поставлены на карту, не так ли?
Морган. Точно так.
Антермайер. Но существует и возможность того, что ваше мнение ошибочно, согласны?
Морган. Ну, я, конечно, могу ошибаться, но, мне кажется, только не в этом направлении.
Из этого тяжкого испытания, по общему мнению современников, Морган вышел с высоко поднятой головой. Комитету по расследованию так и не удалось пришить ему лично какие-либо нечестные, скандальные или одиозные поступки. Вместе с тем показания Моргана продемонстрировали, что он человек огромной силы, реакционно настроенный, вылепленный из того теста, из которого делают диктаторов. Одни только его отрицания очевидного подчеркивали его могущество. В самом подходе к вопросу, когда он утверждал, что может различать «справедливо и непредвзято» между своими собственными интересами и интересами страны, прослеживалась скрытая мегаломания, но это было характерно для класса Моргана, который считал себя олицетворением нации. Столкновение следователя с этим титаном показало всем лицо финансового деспота, мастера делать деньги.
Этот мастер представлял систему финансовой централизации, а система предоставляла ему свою защиту посредством заявлений, сделанных «Дж. П. Морган и К°» (подготовленных Генри П. Дэвисоном по запросу комитета Пужоу). Это заявление отрицало, и справедливо, тот факт, что финансовая централизация предоставляет своим представителям право «регулировать размеры процентов и создавать или предотвращать панику». Оно заклеймило как «абсурдную» идею о том, что каждый «взаимосвязанный» директор имеет полный контроль над каждой организацией, с которой связан, и настаивало на том, что «это было обязанностью, а не привилегией» инвестиционного банкира занимать директорские посты, «исходя из его моральной ответственности как спонсора ценных бумаг корпорации». Финансовая концентрация, по заявлению Дэвисона — Моргана, «была попросту вызвана необходимостью расширения банковских возможностей для обеспечения роста бизнеса страны… В данной ситуации американские банки отставали от темпов развития американского бизнеса… Даже наши крупнейшие банки редко способны в одиночку осилить кредит, необходимый для крупных предприятий, и ни одному национальному банку не позволено законом выделять заем, превышающий десять процентов его капитала и активного сальдо, какому-либо частному лицу или концерну».
В обвинениях финансовой централизации было два аспекта: возражения против централизации как таковой и возражения против ее злоупотреблений и в значительной степени нерегулируемого характера.
Заявление Дэвисона — Моргана отвечало только на первое возражение — самый простой и явный ответ. Финансовая централизация была логическим развитием капитализма, реакцией на концентрацию промышленности. Посредством своего контроля за кредитным и инвестиционным капиталом, от которого напрямую зависит промышленность, финансовая централизация узурпировала верховную власть за определением потока капитала и рабочей силы, в определенной степени регулировала деятельность корпораций и экономическую жизнь страны. Такой централизованный механизм контроля был просто необходим, учитывая сложный характер концентрированного капитализма, но вместе с тем он представлял собой опасную концентрацию власти. «Дж. П. Морган и К°» отрицала эту опасность: «Любая власть — физическая, интеллектуальная, финансовая или политическая — опасна, если находится в плохих руках. Если конгресс окажется в таких плохих руках, то последствия могут быть такими же плачевными. Но нам кажется маловероятным, что граждане этой страны выберут в конгресс негодяев. Они также не станут доверять управление их бизнесом и финансовыми делами группе хитроумных жуликов».
Такое сравнение прихрамывало на одну ногу. Некоторый народный контроль все же осуществлялся за работой конгресса, в то время как централизованный финансовый механизм, возглавляемый Дж. Пирпонтом Морганом, оставался совершенно бесконтрольным.
Более того, морганизированная финансовая централизация была однобокой, и не только потому, что в значительной степени это была диктатура одного человека, но и потому, что данная система была недостаточно всеобъемлющей и ведомственной. Она контролировала инвестиционные ресурсы и корпорации, но не общие условия бизнеса, и была практически бесполезна во время паники. Финансовые магнаты провели централизацию, чтобы сотрудничать и унифицировать свои собственные ресурсы и власть, но отказывались от большего единения и сотрудничества, как их антагонисты отрицали централизацию как таковую. Только вмешательство и регулирование со стороны правительства могли привести к еще большей централизации, необходимой для концентрированного капитализма и развивающегося империализма.
