Эта сделка Моргана вошла в список мошенничеств с военными контрактами, который указывал на исключительно низкий уровень тогдашней деловой морали. Через шесть недель после начала войны «Нью-Йорк таймс» писала о том, что поступает большое количество вполне обоснованных жалоб на широкую коррупцию и расточительство в отношении контрактов для нашей армии и флота. Палата представителей незамедлительно создала комитет для расследования этого дела. Потом его председатель частным образом докладывал министру финансов Салмону П. Чейзу об организованной системе мародерства, грабежа, мошенничества, расточительства и спекуляции.
Обвинения были полностью подтверждены фактами. В мире бизнеса спекуляция и погоня за прибылями процветали угрожающе и бесстыдно, что только усугубляло тяготы войны и возможность катастрофы. В то время как одинокий человек в Белом доме (в трудные времена практичный политик всегда становится великим) пытался воплотить свои мечты в реальность, а солдаты в полной мере проявляли свою преданность под музыку «Он умер, чтобы сделать людей святыми, а мы умрем, чтобы сделать людей свободными», пираты бизнеса рассматривали эти грандиозные события героического века с точки зрения затрат и прибылей. Но дух нации царил не в них, а в тех людях, которые ответили на призыв стать добровольцами и пели на марше: «Мы идем, отец Авраам, еще триста тысяч», — именно в этих людях и в том, кто разбудил их преданность.
Искатели прибылей присосались к правительству, как на Севере, так и на Юге. Мошенничество приобрело систематический характер, и это успешно совершалось уже в течение ряда лет, по словам министра Чейза. Под покровительством правительства возник целый легион посредников, которые с помощью и под покровительством коррумпированных политиков заключали контракты и продавали их производителям с большой прибылью для себя, а производители соответственно слегка повышали свои цены. Большая часть денег, выплачиваемых правительством по контрактам, попадала в руки мошенников и приносила им сверхприбыли. В 1862 году комитет палаты представителей сообщал о крупных махинациях, совершенных при закупках вооружений и обмундирования, а сотрудники Министерства финансов и Военного ведомства, подрядчики по контрактам, политики и банкиры сговорились, чтобы обманывать правительство. Прибыли от продажи оружия правительству были огромными, сообщалось в отчете комитета по расследованию, и все это организовала система брокеража, настолько беспринципная и нечестная, настолько равнодушная к успехам страны, что ее вполне можно приравнять к фактической измене родине. Но ни проведенное расследование, ни увольнение военного министра не улучшили в какой-либо мере сложившуюся ситуацию, в результате чего один из членов палаты представителей так сказал в 1863 году: «По истечении двух лет мы наблюдаем ту же самую систему вымогательства, мошенничества и казнокрадства». В обществе поднялся шум: «Коррупция нас погубит!»
Комитет по расследованию сообщал о ста четырех случаях мошенничества и отказал в выплате семнадцати из пятидесяти миллионов долларов по контрактам. Это дело показало, что Дж. Пирпонт Морган был связан с финансированием продажи правительству его собственных вооружений и получил от этого огромные прибыли. Эти факты отражены в отчетах конгресса «Дело № 97. Дж. Пирпонт Морган. Запрос об оплате артиллерийско-технического снаряжения… Сноска на специальное распоряжение военного министра… Востребовано 58 175 долларов».
В 1852 году инспектирующие армейские офицеры признали непригодным для использования некоторое техническое имущество, среди которого оказалась партия карабинов Холла. Впоследствии эти карабины время от времени продавались по цене от одного до двух долларов за штуку. После начала войны авантюрист Артур Истман провел переговоры о покупке этих карабинов. После долгого обсуждения цены и условий Военное ведомство выпустило инструкции о продаже Истману пяти тысяч карабинов по цене три с половиной доллара за штуку «при условии незамедлительной оплаты». Предполагаемый покупатель, не обладая собственными средствами, попытался приобрести карабины партиями по тысяче штук с оплатой в течение девяноста дней, но получил отказ. Истман не смог собрать необходимые деньги, и один коррумпированный спекулянт, Симон Стивенс, согласился дать ему взаймы двадцать тысяч долларов в обмен на право удержания карабинов до уплаты долга (карабины Истман еще не приобрел, и они все еще оставались собственностью правительства) и согласие продать их Стивенсу по двенадцать с половиной долларов за штуку. Все, что предлагал Истман в этой сделке, — это письмо из Военного ведомства, которое магическим образом принесло ему прибыль в двадцать тысяч долларов. Но Истман получил не деньги Стивенса, а чек, выписанный «Дж. Пирпонт Морган и К°», который Истман продал «Кетчум, сын и К°». По свидетельству Морриса Кетчума, эта компания ожидала «получить свои деньги от господина Моргана, когда он их получит». (Кетчум отказался сообщить комиссии по расследованию, какова была его прибыль от этой сделки, поскольку «правительство не имеет права вмешиваться в мой личный бизнес».)
Несмотря на острую нужду в вооружениях, правительство не использовало ни один из карабинов Холла, которые были признаны непригодными и опасными для военного использования. Симон Стивенс предложил продать карабины генералу Дж. К. Фримонту, сообщив в своей телеграмме: «У меня есть пять тысяч карабинов на продажу». Это было неправдой, никакой покупки не было, карабины оставались собственностью правительства и хранились в правительственном арсенале. Остро нуждавшийся в оружии Фримонт, «который в бизнесе был нежный, как девушка, и доверчивый, как женщина», принял предложение Стивенса, но уже по цене двадцать два доллара за штуку. День спустя после получения телеграфного согласия Фримонта Артур Истман купил пять тысяч карабинов у Военного ведомства по цене три с половиной доллара за штуку, а выплату семнадцати тысяч четырехсот восьмидесяти шести долларов произвел Дж. Пирпонт Морган. Как сообщал комитет по расследованию, когда состоялась «продажа» карабинов генералу Фримонту, оружие все еще являлось собственностью правительства, и предложение состояло в продаже правительству его собственного оружия… Правительство не только в один прекрасный день продало оружия на семнадцать тысяч четыреста восемьдесят шесть долларов, которое само же за день до этого согласилось выкупить за сто девять тысяч девятьсот двенадцать долларов (причем Соединенные Штаты потеряли на этой сделке девяносто две тысячи четыреста двадцать шесть долларов), но и фактически предоставило деньги для выплаты самому же себе семнадцати тысяч четырехсот восьмидесяти шести долларов, которые в результате и получило. Более того, это оружие было более опасным для самих войск Союза, чем для конфедератов.
Заговорщики успели переправить две с половиной тысячи карабинов. Вполне понятно, что они не собирались доставлять остальные карабины до того, как Дж. Пирпонт Морган не получит пятидесяти пяти тысяч пятисот пятидесяти долларов за первую партию, то есть через сорок дней после «продажи», несмотря на то что генерал Фримонт настоятельно просил их «поторопиться». Их опасения были оправданными. В выплате за вторую партию карабинов им было отказано, и чек Моргана на пятьдесят восемь тысяч сто семьдесят пять долларов вернулся к военному министру, который передал его в комитет, расследовавший правительственные контракты. После сурового обличения всех участников этой сделки комитет по требованию Моргана выделил девять тысяч шестьсот семьдесят восемь долларов плюс одну тысячу триста тридцать долларов за брокераж. Морган настаивал на том, что его требование о выплате было оправданным, так как его дом из благих намерений выдал аванс господину Стивенсу под гарантии его соглашения с генералом Фримонтом. Это заявление о «благих намерениях» комитет отверг, поскольку Морган отказался обнародовать условия, на которых аванс был выдан Стивенсу. Комитет заявил следующее: «Основываясь на нежелании упомянутого дома („Дж. Пирпонт Морган и К°“) предоставить данные об условиях, на которых состоялась выплата аванса, не будет несправедливым утверждать, что если бы эти условия были обнародованы, то они могли бы предоставить свидетельства того, что во время переговоров по поводу фондов явно имелись определенные сомнения в достаточности гарантий и что к доверию, которое, как было заявлено, существовало между сторонами, примешивалась значительная доля недоверия».
