Мнение современников о спекулянтах золотом было крайне отрицательным. «Нью-Йорк таймс» сравнивала широкую и аморальную спекуляцию золотом с действиями шайки беспринципных игроков, которым наплевать на интересы страны. На митинге одной из юнионистских лиг собравшиеся требовали от конгресса приказать незамедлительно возвести эшафоты, чтобы вешать спекулянтов. Именно факт объективной нелояльности к интересам страны поднимал народ против спекуляции.
Один из обозревателей того времени утверждал: «Страсть к наживе наносит урон национальным интересам и вредит лояльности. Как можно относиться к гробовщику, который наживается на похоронах умерших и при этом наслаждается страданиями окружающих его? Так и золотых брокеров радуют человеческие жертвы и национальные неудачи, так как они помогают им увеличивать доходы».
Эти спекулянты были «быками» по отношению к золоту и «медведями» по отношению к Союзу. «Люди стояли группами на полу биржи, — сетовала „Нью-Йорк пост“, — и открыто выражали свои симпатии мятежникам». Фактически или преднамеренно спекуляция не могла быть лояльной. Искусственно создаваемая нехватка золота, чтобы повысить на него цену, как это делал Морган, отнюдь не была экономически необходимой, а представляла собой спекулятивный злой умысел.
Спекуляции золотом мешали правительству финансировать военные действия и опасно будоражили общественное мнение. Освобождение негров было задекларировано практическим мечтателем в Белом доме, окончательная победа была неминуема, но текущее положение на фронте все еще оставалось неопределенным. Наконец конгресс решил перейти к действиям и в 1864 году принял билль о золоте, чтобы подавить спекуляцию этим металлом.
И сразу же начались выступления за отмену этого закона. Группа банкиров, и среди них Дж. Пирпонт Морган, называли его еще одним примером беззакония со стороны конгресса. В Нью-Йорке состоялся митинг, имевший целью отменить или изменить билль о золоте, парализовавший весь бизнес и вынудивший честных людей либо оставить свой бизнес, либо делать то, к чему у них не лежала душа — прибегать к различным уловкам, чтобы обойти закон.
В состав организовавшей этот митинг группы, секретарем которой был Морган, входили самые активные и заядлые спекулянты золотом. Но деловое сообщество в целом не разделяло их горячие доводы, и большинство участников дискуссии их осудило. С. Б. Читтенден отрицал вмешательство конгресса в дела законного бизнеса и настаивал на том, чтобы каждый законопослушный банкир и торговец временно безоговорочно смирился со всеми неудобствами, пока этот билль не будет тщательно доработан или изменен. Большинство частных и государственных банкиров, выступавших против билля, были также не согласны с законом о Национальном банке: это был шанс нанести удар по врагу.
«Не оставляя своих позиций, — говорил Джон Томсон из Первого национального банка, — конгресс заставит Уолл-стрит использовать правительственную валюту и покажет спекулянтам золота, что в стране есть власть, стоящая выше их махинаций».
Собравшиеся приняли компромиссное решение обсудить вопрос об изменении билля с министром финансов Чейзом.
Но конгресс все же пошел на попятную. Он был просто вынужден это сделать. Билль о золоте оказался заранее проигрышной мерой, совершенно неспособной выполнить поставленные задачи. Законные и спекулятивные сделки с золотом невозможно было четко разграничить, а закрытие «золотой комнаты» породило подпольную спекуляцию, из-за которой цена на золото поднялась сначала до ста девяноста восьми, а потом до двухсот пятидесяти долларов. Спекуляцию невозможно было подавить, просто объявив ее незаконной, поскольку она была изначально заложена в превалировавшей на то время системе организации промышленности и финансов. Подавление спекуляции подразумевало принятие целой серии мер в области общественного контроля за бизнесом, к чему ни конгресс, ни страна еще не были готовы. И, несмотря на всю свою незаконность, спекуляция продолжала процветать. В конце концов «быкам», и среди них «Кетчум, сын и К°», удалось вызвать нехватку золота и поднять на него цену. Бизнес был деморализован, протесты множились, и через две недели перепуганному конгрессу все же пришлось отменить билль о золоте. И тогда клика «быков», которой удалось организовать нехватку золота, подняла цену на него до двухсот восьмидесяти пяти долларов и обокрала, таким образом, законный бизнес еще на несколько миллионов.
Кетчумы, и особенно Эдвард, продолжили задирать цену на золото, прибыли оставались хорошими, но в 1865 году приближающаяся окончательная победа Союза вызвала падение цены на золото. Несмотря на это, Эдвард Кетчум продолжил повышать цену, и его большие спекулятивные прибыли вскоре растаяли. В отчаянии он украл два миллиона восемьсот тысяч долларов из фондов и ценных бумаг на фирме своего отца и подделал золотых чеков на полтора миллиона долларов, которые пустил в оборот для обеспечения займов. Но цена на золото продолжала снижаться, украденные миллионы приплюсовались к предыдущим потерям. Кетчум бежал от суда, но был арестован. Обнародование афер этого предприимчивого спекулянта заставило многих объявить о своей несостоятельности, а «Кетчум, сын и К°» обанкротилась. Эдварда Кетчума, которого ранее (во времена его успеха) считали идеальным молодым человеком, осмотрительным и рассудительным, теперь заклеймили как величайшего неплательщика своего времени.
За участие в этой афере Морган был оштрафован на восемьдесят пять тысяч долларов, что примерно равнялось его доле прибылей от спекуляции золотом Моргана — Кетчума в 1863 году. В числе одиннадцати вердиктов, выдвинутых против Эдварда Кетчума, было два, касавшихся семнадцати подделанных золотых чеков, по которым фирма Моргана проходила свидетелем, и одному из сотрудников фирмы Моргана пришлось давать показания в суде. Несмотря на все его попытки скрыть аферу, Кетчум был осужден и приговорен к четырем годам и шести месяцам тюремного заключения. Спекулятивный рынок золота был сокрушен, спекуляция более не процветала на трудностях войны, но стала распространяться на другие направления.
В деятельности Моргана во время Гражданской войны весьма заметен один факт: он почти (или вообще) не демонстрировал той твердости, которая стала свойственна ему в последующие годы. Финансирование скандальной продажи карабинов и спекуляция золотом носили главным образом «кратковременный» характер. Вскоре мелкий денежный делец превратился в мастера делать деньги, для которого деньги означали могущество, возможность управлять людьми и положением вещей, но в то время еще не было заметно никаких признаков грядущей трансформации. Его способности препятствовали быстрому прогрессу, так как формировались медленно, а его высокомерная противоречивая личность не блистала яркими талантами. После того как по протекции отца он был избран в совет директоров корпорации, Моргана тихо и бесславно оттеснили на второй план и заменили другими директорами, считавшими его недалеким. Во время поименных опросов на совещаниях совета соратники слышали от него только «да» или «нет» и поэтому начали возражать против «фальшивых директоров». Постепенно формировавшиеся способности Моргана отнюдь не были недалекими или фальшивыми, к тому же он обладал другим, возможно более важным свойством: Морган чувствовал себя некомфортно среди равных и скованно в среде вышестоящих. Его первым импульсом было давать приказания и управлять, такой импульс, естественно, вызывал антагонизм и враждебность там, где он не мог привести к подчинению. Идеи и решения долго созревали в его голове и выливались в приказы, минуя стадию обсуждения. Неприспособленный быть одним из многих, Морган стремился стать единственным над всеми. Это качество диктатора обычно считается неблагоприятным (если только его не дополняет острый ум или располагающий к себе характер) до того момента, пока диктатура не установлена. Подъем Моргана к вершинам власти был довольно медленным, сила и престиж фирмы его отца во многом сглаживали недостатки его темперамента, пока все это не вылилось в священное и непререкаемое могущество.
