Масштабы бури, поднявшейся по поводу эмиссии облигаций Морганом — Кливлендом, определялись общим противодействием процессу концентрации промышленности и финансов. Брайанизм отражал аккумулированное классовое неприятие со стороны целого поколения. Радикалы заставили принять закон о торговле между штатами для регулирования деятельности железных дорог, но он практически не принес никаких ощутимых сиюминутных результатов. Они также настояли на принятии в 1890 году антимонопольного закона, запрещавшего «ограничивающие свободу торговли объединения», но данный закон был изложен в терминах, которые было легко легально обойти и которые не предотвратили организацию новых трестов. Возмущенная общественность требовала необходимых реформ, но они были либо отвергнуты, либо выхолощены, когда стали законами.
Чтобы увеличить правительственные доходы и «уровнять» налоговое бремя, конгресс в 1894 году ввел двухпроцентный налог на прибыль от четырех тысяч долларов и выше, что вызвало негодование имущих, которые заклеймили его как конфискационный и осудили как предвестника коммунистической революции. Уорд Макаллистер, социальный наставник новой денежной аристократии, который бахвалился, что был допущен на кухню Виндзорского замка «для поверки приготовления обеда для королевы» и который говорил: «Если вы увидели человека в поношенном пальто, перейдите на другую сторону улицы, чтобы не встречаться с ним», именно этот Макаллистер выражал настроение плутократии, когда угрожал, что богачи уедут за границу, если этот налог на прибыль не будет отменен. На следующий год Верховный суд одним из своих четких решений «пять к четырем», что бесспорно явилось доказательством его мудрости, объявил этот налог на прибыль неконституционным, когда один из судей, изначально поддерживавший этот закон, вдруг изменил свое мнение, несмотря на то что этот же суд, за двадцать пять лет до этого, поддержал введение данного налога на прибыль во время Гражданской войны. Такое решение в разгар индустриальной депрессии, острой безработицы и сокращения правительственных доходов стало презрительной пощечиной для негодующей общественности, особенно в условиях, когда косвенные налоги просто душили получателей небольших доходов.
Правительство, которое выполняло роль непредвзятого арбитра в классовых диспутах, бессовестно склонилось на сторону доминирующих промышленных и финансовых интересов. Эти интересы усилили свою экономическую мощь, манипулируя законодательством посредством коррупции и других методов. Бизнес и политика стали неразрывны и начинали бессовестно преследовать свои хищнические цели. В таких условиях принятие прогрессивного законодательства осуществить было практически невозможно, а в случае его принятия суды, как правило, объявляли его неконституционным. Такой покровительственный контроль за деятельностью правительства действовал против мелких предпринимателей, фермеров и рабочих, разжигая их недовольство, вызванное множеством других несчастий.
Начиная с 1890 года цены на сельскохозяйственную продукцию медленно снижались, но не было никакого снижения процентов, которые фермеры, постоянно боровшиеся с угрозой несостоятельности, были вынуждены платить по закладным. Им приходилось нести диспропорциональную налоговую нагрузку. В 1895 году фермерам требовалось продать в два раза больше бушелей пшеницы, чем семь лет назад, чтобы оплатить проценты по закладным. Естественно, они выступали за неограниченный выпуск серебряных денег для увеличения цен на сельскохозяйственные продукты и снижения их выплат по закладным, чему, вполне понятно, противились капиталисты и банкиры. Более того, учитывая высокие цены на промышленные товары и низкие цены на продукцию фермеров, сельское хозяйство в значительной степени покрывало стоимость индустриализации. Эти горести были окрашены характерными для первопроходцев чертами независимости и индивидуализма. Западная граница территории — фронтир в своем противлении предприятиям бизнеса породила множество радикальных идей и движений, приверженных идеалам свободной конкуренции.
Недовольство мелких предпринимателей, которым становилось все труднее конкурировать с трестированной промышленностью, усугубила паника 1893 года, во время которой они испытали огромные страдания, число банкротств увеличилось в три раза по сравнению с 1873 годом, а убытки возросли на пятьдесят процентов. Мелкий бизнес все еще оставался антагонистом трестированных предприятий, вместо того чтобы принять их, провести необходимые изменения и действовать в их рамках, как это происходит сегодня.
Недовольство рабочих обострилось и приняло широкие масштабы. Реальная зарплата увеличилась, но ее частично нивелировали регулярные депрессии и безработица. Паника 1893 года принесла неисчислимые страдания рабочим, а беспрецедентная безработица сопровождалась сокращением заработной платы и очередями за хлебом. Рабочие, так же как и фермеры, вносили непропорциональный вклад в экономический прогресс и представляли собой, вероятно, самый большой источник выражения постоянного недовольства. Социальное законодательство развивалось медленно, с большим трудом, а легислатуры зачастую отвергали самые элементарные предложения по защите населения. Частые забастовки, как правило, жестоко подавлялись. Горняки антрацитовых шахт, изможденные на подземных работах, заявили о своих гуманитарных правах во время грандиозной забастовки, которая столкнулась с яростной оппозицией правительства, законодателей и общественности. Эндрю Карнеги использовал вооруженных охранников для кровавого подавления вышедших на забастовку рабочих Хомстеда (в большинстве иностранцев, получавших мизерные деньги). Это событие стало одной из тем президентской кампании 1896 года, так же как и подавление Гровером Кливлендом мощной забастовки железнодорожников в 1894 году. Забастовка явно близилась к победоносному концу, когда президент Кливленд создал прецедент использования федеральных войск для решения рабочих конфликтов и сорвал забастовку, используя «полномочия», предоставленные ему законом о торговле между штатами, который вообще не предусматривал такое использование силы. Даже «Банкирский журнал» назвал действия Кливленда «извращением данного закона, принятого для защиты тех, кого правительство, как известно, никогда не принуждало его выполнять и не наказывало за его нарушения».
Недовольство мелких предпринимателей, фермеров и рабочих нашло свое отражение в брайанизме, который, подобно бредню, собирал воедино все социальные возмущения. Если бы вопрос касался только неограниченного выпуска серебряных денег, брайанизм никогда бы не вызвал такую бурную ярость правящей плутократии. Но подобное использование серебра означало дезорганизацию валюты и связанного с ее распределением бизнеса, что создавало такую же катастрофическую ситуацию, как во время Гражданской войны (а позднее мировой). Вместе с тем радикалы выдвигали другие предложения — правительственный контроль над железными дорогами и банками, роспуск трестов, ограничение власти Верховного суда, общенародные выборы сенаторов Соединенных Штатов, отмена использования судебных запретов при разборе конфликтов с рабочими и одобрение бойкотов, принятие закона о налоге на прибыль и другие подобные меры. Осуществить некоторые из них было просто невозможно, так как они противоречили ходу всего экономического развития, другие же были проведены в жизнь и не привели ни к какой коммунистической революции. Но в то время победа брайанизма означала бы новый баланс классовых сил в правительстве, хотя бы и временный. Такая перспектива пугала промышленников и финансистов. («Вы напоминаете мне перепуганных кур», — сказал Марк Ханна группе капиталистов. Джеймс Дж. Хилл писал Дж. П. Моргану, что менеджеры Маккинли «должны взяться за работу незамедлительно… Среди фермеров разразилась эпидемия сумасшествия, которая в определенной степени затронула и тех, кто получает зарплату».)
