Теперь аристократией стали деньги. Но денег было так много и так много новых миллионеров, что старые миллионеры не принимали их в социальном плане. Аристократии нравится чувствовать себя исключительной, хотя это не так, и новые аристократы всегда покоряют или поглощают старых. Укрепилось мнение, что денег еще недостаточно, и есть большая разница в том, были ли эти деньги получены по наследству или заработаны уже сейчас. Теперь помимо денег им потребовались другие отличия (и титулы стали покупать за деньги).
Некоторые начали приобретать знатных предков, что не так сложно. Другие покупали титулы для своих дочерей (некоторые отказывались от своего гражданства, чтобы быть причисленными к европейской аристократии). Аристократические браки превратились в футбольную игру за кубок социального престижа.
Госпожа Уильям Астор, оградившись высоким социальным забором, управляла элитой «четырехсот» под попечительством Уорда Макаллистера, который сначала вилял хвостом перед денежной аристократией, а потом публично высмеивал их женщин.
Завистливо соперничая, аристократы кичились обладанием особняками, экипажами и произведениями искусства. Культурная обстановка крайне необходима для аристократии. Миллионы приобретались в течение суток, так почему бы не прихватить еще и культуру? И денежная аристократия превращала свои особняки в художественные галереи, вывозя из Европы ее картины и скульптуры, мебель и гобелены, иногда даже перевозя замки, камень за камнем, и вновь возводя их в Америке. Эти претенденты на аристократию восседали на королевских стульях, обожали королевский декор, спали на кроватях, на которых прежде спали короли и их наложницы. Характерным примером служит Генри К. Фрик, который в своем дворце сидел на троне времен Ренессанса под балдахином, держа в своих маленьких ручках последний выпуск «Сэтердей ивнинг пост». Чрезвычайное величество! А чуть дальше, в глубине, можно было видеть ужасающее нагромождение душных домов среднего класса.
Коллекционирование произведений искусства означало принадлежность к аристократии. Старый Джуниус Морган был почитателем искусства, и Дж. Пирпонт Морган начал коллекционировать еще в молодости. Уильям Г. Вандербилт тратил большие деньги на свою частную галерею искусств, в которой, однако, не были представлены обнаженные тела, что свидетельствовало о высокой морали миллионера. Художественные идеалы Вандербилта ярко характеризует то, что «он перестал коллекционировать американские картины после того, как разбогател и мог покупать самое лучшее и дорогое в мире».
Мания приобретения предметов искусства захватила всех миллионеров. В 1893 году они объединились, чтобы финансировать показное великолепие Всемирной ярмарки в Чикаго, где Морган, проходя по Дворцу изящных искусств, безразлично заметил, что французскую экспозицию, вероятно, отбирали служанки, а директора рассуждали так, словно искусство было «декорацией для сцены, брильянтовой запонкой или бумажным воротничком». (И все же на выставке можно было встретить многообещающие произведения, большая часть из которых осталась в забвении. Но сама выставка явилась первым шагом к покорению мира!)
Большинство этих миллионеров не обладали хорошим вкусом. Они покупали предметы искусства, словно акции, политиков или промышленные предприятия. Вкус Моргана был гораздо тоньше — безупречный в рамках его музея. Его агенты систематически обыскивали Европу, организуя поиск предметов искусства так же, как он организовывал тресты. К 1900 году коллекции Моргана стали восхитительными и продолжали увеличиваться: картины, скульптуры, книги, рукописи, автографы, предметы античности, миниатюры, часы, пивные кружки, ложки, церковные орнаменты, фарфор, ковры. Вся эта коллекция оценивалась в пятьдесят миллионов долларов. Было бы полезней построить американские музеи для изучения культурного наследия Европы, но музеи — просто кураторы культуры, а не ее создатели.
Сентиментальные, почти романтические черты характера Моргана, которые он всегда старался подавлять в себе, отразились в красоте и величии его коллекции предметов искусства, во всей прелести орнаментов прежней аристократии! Как приятно было их покупать! Это приносило Моргану неизмеримую радость. Оценивая эти предметы холодным взглядом бизнесмена и покупая их, он наслаждался свободой самовыражения. В одном из импозантных залов старого замка висел гобелен, в покупке которого Джеймс Стилман сомневался из-за высокой цены:
Стилман (задумчиво). Думаю, мне не стоит этого делать, но это большой соблазн.
Морган (весело). Всегда противься всему, Стилман, кроме соблазна.
Женщин Морган тоже не обходил стороной. Человек, который в молодости бросил вызов смерти ради любви, теперь считал женщин атрибутом своей власти. Мастера делать деньги (с небольшими исключениями в лице морально устойчивого Джона Д.) сделали завоевание женщин таким же спортом, как и приобретение денег и предметов искусства. «Добившиеся всего самостоятельно», мужчины домогались женщин «из высшего света», оставляя жен, которые были рядом с ними в годы становления и борьбы. А в одном из таких случаев жена-актриса одного из президентов «Стил траст» обобрала мужа на миллионы, а потом использовала эти деньги, чтобы выйти замуж за благородного европейца. Новоявленные миллионеры заводили себе целые гаремы, в стиле принцев времен Ренессанса. В жизни Моргана было много женщин, а их красота и молодость становились драгоценными камнями в короне его власти. Эти романы проходили в возвышенном стиле, в возвышенно-пренебрежительном, как говорили тогда люди. При этом никогда не было ни одного скандала — Морган трепетно относился к своим женщинам и был щедр. Он назначал им пособия, выдавал их замуж, находил им мужей (которые явно были рады жениться на отставной любовнице Моргана в лучших традициях королей).
Управлять деньгами, предметами искусства, женщинами — в этом заключалась власть, блеск, великолепие. Любовь Моргана ко всему этому подтолкнула остроумного английского архиепископа назвать его Pierpontifex Maximus. Он все делал в возвышенном стиле — покупал, жил, ухаживал… Его преследовала ностальгия по великолепию прежней родословной аристократии. Из всех городов Европы Морган лучше всего чувствовал себя в величественном Риме, где потом и скончался…
Со скупкой американскими миллионерами европейских предметов искусства связано несколько аспектов. Это отвечало их темпераменту, заполняло пустоту жизни, отражало современную цивилизацию в великолепных вещах (помимо того что предметы искусств были окружены аурой духа аристократии). Забавно смешивая прекрасное, патетическое и клоунское, приобретение предметов искусства главным образом выражало стремление новой аристократии приравнять себя к традициям и окружению прежней аристократии, оградить себя от масс, приобрести славу эксклюзивной культурной гильдии.
Но какой бы приукрашенной ни была эта гильдия, это еще не культура. Культура — это динамика, а не украшения, это стремление жить и творить. Художественные коллекции украшали быт мастеров, делающих деньги, но под всем этим скрывалось полное отсутствие творческой культурной жизни, шрамы на теле природы, оставшиеся после ее нещадной эксплуатации, нищенские и убогие фабричные городки, криминальные трущобы Нью-Йорка, стальной ад Питтсбурга, зловонные скотобойни Чикаго и пестрая культура Бостона. До Гражданской войны наблюдались зачатки американской культуры, но они были растоптаны в ходе лихорадочной индустриализации. Там, где Джон Пирпонт проповедовал высокие жизненные идеалы, Дж. Пирпонт Морган коллекционировал музейные раритеты. Эта аристократия не поддерживала американских художников, предпочитая вожделенно контактировать с давно умершими художниками, которым покровительствовала прежняя аристократия. Пока американская культура увядала, аристократия устраивала музеи в своих особняках.
