Во многом этот антагонизм определялся личной неприязнью. Привыкшие покупать благосклонность политиков посредством пожертвований на избирательные кампании, магнаты возмущались тому, что Рузвельт сначала принимал их деньги, а затем порицал их самих. В 1904 году в фонд предвыборной кампании Рузвельта магнаты перечислили два миллиона сто тысяч долларов, в том числе Джордж Дж. Гулд — пятьсот тысяч, «Дж. П. Морган и К°» — сто пятьдесят тысяч и «Стандард ойл» — сто тысяч. Обычно проницательный, Рузвельт недооценил настроение общественности и, опасаясь поражения, обратился к магнатам (к людям, которых он порицал как «плохих богачей») с просьбой о финансовой помощи. В числе делегации богачей были Дэниел С. Ламонт из «Нозерн Пасифик» и Генри К. Фрик из «Юнайтед стейтс стил». Делегация тайно прибыла в Белый дом. По словам Ламонта, Рузвельт «сделал четкие обещания», а Фрик высказался об этой встрече в своем обычном циничном тоне: «Опасаясь поражения, Рузвельт практически встал перед нами на колени, обещал быть хорошим, оставить в покое железные дороги и корпорации, если только мы предоставим ему финансовую помощь. Мы так и сделали, но во время своего второго срока он нарушил все свои обещания. Мы так ничего и не получили за наши деньги».
«Не получив ничего за свои деньги», магнаты пришли в ярость. Другие вещи разъярили их еще больше. Они привыкли беседовать с президентом (которого они саркастически называли «маленьким отцом») и спрашивать у него, что они могут, а чего не могут сделать в конкретной ситуации. Если политическая обстановка требовала отказаться от данного совета, Рузвельт все отрицал и называл магнатов лжецами. Порой это было правдой, но далеко не всегда. Такая идиосинкразия Рузвельта вызывала особое возмущение. В финансовом сообществе пели такую пародию на популярную песню:
Все лгут, кроме Рузвельта,
А он лжет целый день.
Люди думают, что он сделан из железа,
Но на самом деле — из обычной глины.
Кампания по введению государственного регулирования корпоративных объединений вызвала глубокую враждебность Моргана, который оказался в самом центре этого сопротивления. Такое регулирование наносило удар по его собственной власти, по предприятиям, находившимся под контролем или влиянием дома Морганов, и явно угрожало всей системе финансовой централизации и контроля. Человек, который ввел диктаторское регулирование промышленности и финансов посредством объединений и системы общности интересов, противился более строгому регулированию и надзору со стороны правительства. Реакционные устои Моргана были сотрясены предложениями о введении прогрессивного законодательства, а его высокомерная натура хозяина бурно восставала против вмешательства правительства в его дела. Он полностью упустил из виду значение предлагаемого Рузвельтом регулирования как средства консолидации системы промышленной и финансовой централизации. Рузвельт и Морган сходились в главном — оба принимали большой бизнес. Но они расходились во мнении относительно необходимости и методов перестройки и уступок общественному мнению. Рузвельт интерпретировал такое регулирование в терминах классов и унифицированного капитализма, а Морган — с точки зрения личной власти. Диктатор часто приносил классовые интересы в жертву своей диктатуре. Высокомерный и реакционный, не желавший проводить перестройку и идти на компромиссы, Морган, как и другие магнаты, возмущал общественное мнение, создавая, таким образом, угрозу как их системе, так и классовому превосходству.
«Корпорации, — сказал Джордж У. Перкинс в 1911 году, после ухода из „Дж. П. Морган и К°“, — должны находиться под контролем федерального правительства… иначе нам может быть навязан статус государственной собственности, а это откроет двери для социализма».
Но, возможно, больше всего магнатов угнетало презрение Рузвельта к их богатству. В 1908 году он писал одному из своих друзей: «Я просто не могу заставить себя относиться с уважением к очень богатым людям, а к ним, вероятно, относится большое количество людей. Я могу быть вежливым с Пирпонтом Морганом, Эндрю Карнеги или Джеймсом Хиллом, но не могу относиться к ним с таким же уважением, с каким воспринимаю профессора Бери, исследователя Арктики Пири, адмирала Эванса либо историка Родеса. Я не могу заставить себя это сделать, даже если бы хотел, хотя это и не так».
Рузвельт и Морган были главными антагонистами в этой борьбе, и однажды клуб «Гридайрон» пригласил их обоих на обед для примирения. В своем выступлении Рузвельт сказал, что настроение народа нестабильно и необходимо предпринять шаги для восстановления доверия и безопасности. Неожиданно Рузвельт повернулся, обошел вокруг стола, подошел к тому месту, где с равнодушным лицом сидел Морган, и, погрозив кулаком в лицо финансиста, закричал: «А если вы не позволите нам это сделать, то те, кто придет после нас, поднимется на борьбу и приведет вас к краху!»
Морган, лишенный власти
«Филадельфия паблик лэджер». 21 декабря 1912 г.
Все усилия оказались напрасными. Морган воспринимал это регулирование как личный вызов. Возможно, самым унизительным моментом в жизни Моргана был допрос, который проводил Рузвельт после открытия правительственных слушаний по делу «Нозерн секьюритиз компани». Органическая нелюбовь Моргана к Рузвельту переросла в бурную беспричинную ненависть. Когда же Теодор Рузвельт ушел с поста президента в 1909 году и отправился на охоту в Африку, Дж. Пирпонт Морган с чувством сказал своему другу: «Надеюсь, что первый же лев, которого он встретит, достойно выполнит свои обязанности».
Глава 32. Борьба за регулирование
Кухарка сняла котел с печи и, не тратя попусту слов, принялась швырять все, что попадало ей под руку, в Герцогиню и младенца.
— Осторожней, прошу вас! — закричала Алиса, подскочив от страха. — Ой, прямо в нос!
В эту минуту мимо младенца пролетело огромное блюдо и чуть не отхватило ему нос.
Алиса в Стране чудес
Правительственное регулирование деятельности корпоративных объединений означало наложение определенных (возможно, незначительных) ограничений на магнатов промышленности и финансов, которые яростно противились этому, так как привыкли поступать в основном по своему усмотрению с деньгами, инвесторами, корпорациями и самим правительством. Такое отношение вполне откровенно выразил Генри О. Хевмейер из «Шугар траст» во время его допроса, который проводил представитель комиссии по вопросам промышленности Т. У. Филлипс:
Филлипс. Считаете ли вы, что правительство должно более строго контролировать деятельность трестов, чем сейчас?
Хевмейер. Конечно же нет. Я считаю, что правительству вообще нечего с ними делать, ни в какой форме или манере.
Филлипс. Значит, вы считаете, что если какую-либо корпорацию задействует правительство, если она предлагает народу акции и, таким образом, народ в ней заинтересован, то народ тем не менее не имеет никакого права знать, каковы доходы этой корпорации, и не имеет права проводить никаких проверок?
