От таких новостей по спинам Вандербилта, Гулда и Гарримана наверняка забегали бы мурашки. Они в равной степени были отвратительны и для Моргана, который, сокрушая пиратов и их методы, все еще считал железные дороги фигурами в шахматной игре тотального контроля и финансовых манипуляций.
В деле формирования более строгого регулирования большую роль сыграли зрелищная экспансия и крах системы «Нью-Йорк, Нью-Хейвен и Хартфорд рэйлроуд» (контролируемой домом Морганов).
Дж. П. Морган стал одним из директоров «Нью-Хейвен» в 1892 году и за семь лет консолидации и бурного процветания увеличил ее протяженность с пятисот восьми до двух тысяч семнадцати миль. В период между 1903 и 1912 годами капитализация «Нью-Хейвен» увеличилась с девяноста трех до четырехсот семнадцати миллионов долларов, главным образом в облигациях. Из этого прироста двести миллионов долларов использовались для установления контроля над другими железными дорогами, пароходами и городским транспортом в рамках систематической кампании по монополизации транспорта Новой Англии. Бурные протесты бизнесменов и других людей попросту игнорировались. Законы ловко обходились. Когда легислатура стала возражать против ее собственности на трамвайные линии, «Нью-Хейвен» просто-напросто организовывала отдельную компанию под своим контролем. Большие суммы для покупки дорог тратились исключительно для установления монополии. В одном из таких случаев было выплачено по полтора миллиона долларов за каждую милю железной дороги, которая приносила лишь большие ежегодные убытки. Несмотря на протесты легислатуры, бизнесменов и общественности, «Нью-Хейвен» продолжала идти по дороге монополизации, которая и привела ее к краху.
Политикой такой экспансии руководил сам Морган. Джордж Ф. Бейкер, Уильям Рокфеллер и Морган доминировали в директорате «Нью-Хейвен», а Морган — еще в двух. Именно по инициативе Моргана было проведено голосование за значительное увеличение капитализации дороги в целях ее монополистической экспансии. Бурный протест вызвало поглощение «Нью-Хейвен» железной дороги «Бостон и Майн» (необходимой для монополизации транспорта Новой Англии), организованное непосредственно Морганом, который стал членом директората «Бостон и Майн» и членом ее исполнительного комитета. Президент «Нью-Хейвен» Чарльз С. Меллен был известен как «офисный мальчик» Моргана. Медлен работал в «Нозерн Пасифик», принадлежавшей Моргану — Хиллу, когда Морган сделал его президентом «Нью-Хейвен». Меллен получил работу в «Нозерн Пасифик» в результате следующего междугороднего телефонного разговора:
Морган. Это вы, господин Меллен?
Меллен. Да.
Морган. Кто-нибудь еще слышит наш разговор?
Меллен. Нет.
Морган. Вы возьметесь за «Нозерн Пасифик»?
Меллен. Да.
Морган. Вы все это оставите мне?
Меллен. Да.
Морган. Тогда до свидания.
Факты свидетельствуют о том, что Морган поступал с «Нью-Хейвен» по своему собственному усмотрению. Однажды, когда директора дороги рассматривали возможность заключения соглашения с другим банкирским домом, а не с «Дж. П. Морган и К°», Морган нахмурился… и никаких дальнейших соображений больше не последовало. В другом случае Морган сообщил Меллену по телефону, что приобрел еще одну железную дорогу для «Нью-Хейвен», но не назвал цену. Когда же Меллен увидел эту цену, она оказалась настолько высокой, что у него вырвался возглас удивления: «Иерусалим!» На слушаниях комиссии по торговле между штатами по этому делу Джозефа Фолка особенно интересовала данная сделка.
Фолк. А почему вы не спросили господина Моргана: «А по какому праву вы купили эти акции?»?
(Взрыв хохота присутствующих юристов, представивших себе момент, когда Моргану задается такой вопрос.)
Меллен (улыбаясь). Ну, мне показалось, что это не совсем подходящий способ обращаться к господину Моргану
[35].
Чтобы прервать затянувшуюся дискуссию и подавить оппозицию на совете директоров «Нью-Хейвен», Морган отбросил в сторону коробку спичек, которой забавлялся, и, ударив кулаком по столу, сказал: «Давайте голосовать! Посмотрим, на какой позиции стоят эти джентльмены».
А они всегда стояли там, где этого хотел Морган. Когда директора «Нью-Хейвен» проголосовали за выделение денег на уплату полутора миллионов долларов за милю железной дороги, никто из них не знал, зачем это и для чего. После совещания они бросились прямо к Меллену с протестом. Они не знали, зачем выделялись эти деньги, и оказались в положении «марионеток Моргана». Никто им не объяснил, что они покупают за такую огромную цену. Меллен решился пройти эту довольно унизительную процедуру и обратиться к Моргану.
Меллен. Вы можете уделить мне несколько секунд?
Морган. Конечно.
Меллен. Эта заметка не той формы. Здесь необходима дополнительная информация.
Морган (зло и возбужденно). Эту бумагу составлял господин Стетсен?
Меллен. Думаю, он.
Морган. А вы думаете, что знаете лучше, чем он, как это нужно сделать?
Меллен. Думаю, что нет, и оставим эту тему.
Схватив свою шляпу и трость, Морган ушел. Меллен был президентом «Нью-Хейвен», но не ее хозяином.
В своем повествовании Меллен, возможно, пытался выставить себя в максимально выгодном свете, переложив всю ответственность за разрушительную политику экспансии «Нью-Хейвен» на Моргана. В широком смысле данная политика действительно принадлежала Моргану. Меллен говорил так, словно снимал камень с души, а в его исповеди просматривалось некое религиозное смирение: «Я не доделал дела, которые должен был завершить, и завершил то, что не должен был делать, как говорится в молитвеннике».
