Своим приказом Морган сделал Меллена президентом «Нью-Хейвен», и это заставляло его слушаться своего хозяина даже тогда, когда это подчинение было унизительным и разрушительным.
«Я испытывал больший благоговейный страх перед господином Морганом, чем любой другой человек, которого я когда-либо встречал, и другие директора, возможно, разделяли мои чувства».
Так свидетельствовал Меллен, признавая таким образом трусость «свою и других директоров».
Фолк. Являлись ли вы человеком господина Моргана, когда занимали пост президента «Нью-Хейвен»?
Меллен. Меня называли его офисным мальчиком, но я гордился его доверием и считал за комплимент, когда меня называли его человеком.
Фолк. Кто доминировал в совете директоров?
Меллен. Все, как правило, голосовали почти так же, как голосовал господин Морган. В совете директоров «Нью-Хейвен» были и другие сильные люди, помимо господина Моргана, но я не помню случая, когда господин Морган не был настроен решительно… я не помню случая, когда бы он не добился своего…
Фолк. Это оттого, что все боялись гнева господина Моргана?
Меллен. Нет, сэр. Не думаю, что я боялся господина Моргана, но я испытывал к нему огромное уважение. Я всегда оставлял решение за ним. Это был человек такой огромной силы и настолько успешный, что я чувствовал или скорее я думал, что был не прав в девяти из десяти случаев, когда не соглашался с ним.
Свидетельство Меллена, в искренности которого не приходится сомневаться (хотя Дж. Пирпонт Морган-младший отрицал, что его отец не сообщал Меллену наиболее важные сведения), демонстрирует, какие отношения существовали между Морганом и его сотрудниками. Он подавлял их силой своего характера и авторитетом, требовал повиновения и применял правила железной рукой. Ведомственная власть дома Морганов и главенствующая личность самого Моргана беззастенчиво подавляли волю более слабых людей. Морган не терпел никакого вмешательства, никакой оппозиции в границах своей империи. Он властвовал как диктатор во всех вопросах и процедурах.
«Мне говорили, — рассказывал Меллен, — что в моих отношениях с господином Морганом я получил меньше шрамов, чем многие другие».
Монополистическая экспансия «Нью-Хейвен» закончилась крахом, правительственным расследованием и суровыми обвинениями. Возмущение ее управлением усиливалось. Неприятности множились. В одном случае президента Меллена обвиняли даже в убийстве. В течение трех лет дивиденды выплачивались из активного сальдо и краткосрочных займов, которые увеличились в семь раз. В 1913 году дивиденды сократились, акции упали со ста тридцати до восьмидесяти семи, а акционеры организовали комитет для защиты своих интересов. Из двадцати пяти тысяч акционеров «Нью-Хейвен» десять тысяч двести двадцать имели лишь от одной до десяти акций. Эти мелкие инвесторы терпели значительные потери, а среди них вдовы и сироты, чьи интересы магнаты всегда «слезно» использовали в своих выступлениях против правительственного регулирования. В 1912 году Меллена обвинили в криминальном сдерживании торговли, а на следующий год ему пришлось оставить пост президента по решению комитета защиты прав акционеров (и Дж. П. Моргана-младшего). С этого момента события развивались бурно. В результате яростной атаки акционеров на избыточные прибыли при финансировании «Нью-Хейвен», и особенно на предложенную новую эмиссию конвертируемых облигаций акционерного общества, «Дж. П. Морган и К°» отказалась от роли фискального агента дороги и от всех постов директоров. Выяснилось, что за три года компания заработала на «Нью-Хейвен» сто шестьдесят восемь миллионов шестьсот двадцать семь тысяч долларов, из которых ее комиссия составила восемьсот восемьдесят девять тысяч долларов, а прибыль всего лишь четыреста сорок одну тысячу. Система «Нью-Хейвен» была распущена, дивиденды заморожены, и прошло много лет перед тем, как дорога смогла оправиться от последствий своего монополистического похмелья.
Один из эпизодов дела «Нью-Хейвен» заключался в обвинении Моргана в сговоре, касавшемся конкретной железнодорожной трансакции. По словам одного хроникера, «он рыдал и с болью в сердце прокричал: „Только подумать, что после всех этих лет мое собственное правительство назвало меня преступником, которого следует посадить в тюрьму“».
В конце произошло то же, что и в начале, когда во время Гражданской войны комитет конгресса сказал о Моргане (среди прочих): «Его нельзя считать хорошим гражданином…»
Проводя монополистическую экспансию железной дороги «Нью-Хейвен», Дж. П. Морган совершил ту же самую ошибку, что и в случае с «Интернэшн меркантайл марин», — объединение создавалось ради самого объединения, без учета решающих (экономических и политических) факторов. Объединяя все, что попадалось под руку, хорошее, плохое и нейтральное, «Нью-Хейвен» разбазаривала деньги и жертвовала своей эффективностью. В другой ситуации монополизация транспорта Новой Англии могла бы оказаться прибыльной при условии использования потенциала монопольных тарифов, но теперь правительственное регулирование этого не позволяло. Экспансия «Нью-Хейвен» обернулась простым авантюризмом, выражением неограниченной личной власти. В отчаянном стремлении Моргана к созданию монополистических объединений просматривался более чем намек на мегаломанию. Крах был неминуем. На примере этого и других несчастий централизованная промышленность и финансы узнали, что существуют пределы объединениям по размерам, характеру и прибылям, что объединение само по себе не является полезным и влечет за собой множество важных изменений в структуре и политике. Более того, пример «Нью-Хейвен» способствовал ужесточению правительственного регулирования деятельности железных дорог.
С другой стороны, данная кампания по регулированию охватила и тресты. К 1904 году существовало уже четыреста сорок трестированных объединений с капиталом в двадцать миллиардов триста семьдесят девять миллионов долларов. Треть из них находилась под контролем семи объединений, над которыми господствовала «Юнайтед стейтс стил корпорейшн». Наиболее значимые из этих трестов находились под контролем или влиянием Моргана. Несмотря на мощную оппозицию объединения, федеральное правительство организовало Бюро по делам корпораций, которое в качестве одного из первых своих шагов провело расследование деятельности «Юнайтед стейтс стил». В 1905 году был распущен «Мясной трест». «Свифт и К°» и другие обвинялись в создании незаконных объединений, ограничивающих свободу торговли, в диктатуре цен и использовании дискриминационных железнодорожных тарифов. Это решение рассматривалось как победа Теодора Рузвельта, который стал еще активнее проводить в жизнь кампанию по регулированию. Президент Рузвельт возбудил двадцать пять судебных дел о нарушениях антимонопольных законов, а президент Тафт — сорок пять (хотя Тафта считали «консерватором» по сравнению с «радикальным» Рузвельтом). Правительство железной рукой раскрывало противозаконные действия трестов. Среди них раскрытие продажи «Мясным трестом» испорченных продуктов и долго существовавшей системы таможенных афер «Америкен шугер рефайнинг» (в дополнение к ее льготным тарифам на перевозки и огромным прибылям от монопольных цен). В итоге компании пришлось выплатить правительству два миллиона сто тридцать четыре тысячи долларов реституции.
