– Мне пришлось переехать в Амстердам, потому что в нашем бюро не хватало сотрудников, а майору в Роттердаме я была больше не нужна. – Она остановилась, и вдохнув побольше воздуха, сказала: – Я люблю этот город, поэтому с радостью приехала. – Она взяла Ингрид за руку, когда они переходили дорогу. – Они, конечно, потеряли мои документы о переводе – кажется, во время бомбежки – и сказали потом, что на восстановление уйдут недели, ну а я решила все равно прийти на работу. Ненавижу безделье. Особенно, когда вокруг столько дел.
Ингрид согласилась с ней:
– Да, нелегко приходится. Я уже месяцами с ног валюсь.
Ви повела Ингрид по улице, а потом продолжила:
– Из-за больших потерь в наших войсках, и из-за того, что людей реорганизовали для последнего развертывания, появилось много вакансий, где нужны рабочие руки. И я с радостью вмешалась! – она повернулась и улыбнулась Ингрид. – Но когда мне сообщили, что появился шанс поработать с тобой, я с радостью попросила назначить меня сюда. Я так много слышала о вас с Генрихом в партии. О вашей паре так много говорят.
Ингрид просияла. Она и не знала, что люди говорят о ней и ее работе, но обрадовалась, что Генрих получил заслуженное признание. Может быть, они пришлют ему еще солдат.
Ви вошла в кафе с ярким интерьером, миновав пожилую женщину в черном – та оглядела их и высказала что-то гневное о врагах. Ви повернулась и дерзко ответила ей. Это сильно впечатлило Ингрид и она снова почувствовала гордость, как и в начале войны. Гордость за то, что состоит в Национал-социалистической немецкой рабочей партии.
В кафе мимо них прошли два немецких солдата и подмигнули Ви. Она захлопала ресницами, сказала им что-то пренебрежительное, а Ингрид шепнула на ухо:
– Если ему пришла в голову мысль, что я захочу пойти с ним на свидание, то ему придется подождать следующую мысль.
Следующая к их столику Ингрид рассмеялась.
Еды не было, зато был хороший кофе и пока Ви рассказывала о своих мечтах, Ингрид рядом с ней ощущала себя жалкой. Ингрид не мечтала ни о чем, кроме поездки с Генрихом в Германию, замужества и рождения детей, а Ви, напротив, была полна планов, она призналась своей подруге, что собирается путешествовать по миру и научиться управлять самолетом.
Допив кофе, Ви закурила и осторожно спросила Ингрид о ее отношениях с Генрихом.
– Вам двоим нелегко жить и работать вместе, когда в Рейхе так неспокойно.
К своему удивлению, Ингрид ощутила, как слезы подступают к глазам, но она была не готова делиться, что на самом деле происходит между ней и Генрихом. Вечно жаждущий впечатлить друзей своей идеальной жизнью, он будет в ярости, поэтому она просто кивнула, соглашаясь:
– Да, нам всем сейчас нелегко.
Ви схватила ее за руку:
– Но мы победим, не сомневайся. Фюрер не знает поражений.
Смерив их взглядом, мимо прошли еще две женщины. Ви смотрела им в ответ, пока они не ушли, а потом раздавила сигарету:
– Меня не запугаешь, – твердо сказало она, приглаживая свои шелковистые черные кудри. – Паршиво быть голландкой и опускаться до такого уровня. Я не собираюсь прятаться. В один прекрасный день мы уничтожим Сопротивление, а потом будем делать и говорить, что захотим.
На работу они вернулись под ручку, и впервые за долгое время у Ингрид появился подруга, с которой можно поговорить, и это было действительно приятно.
Глава 27
С тревогой наблюдая за матерью, Ханна вытирала чашки кухонным полотенцем. У Клары снова появился этот отсутствующий взгляд. Внешне она делала все – вязала, читала, собирала пазлы, – но с тех пор, как Еву забрали из Амстердама, у матери появились эмоциональные провалы, она замирала и часами смотрела в пространство, на лице застывали выражения сильной боли и тяжелой утраты. Будто вместе с утратой Евы, она утратила надежду и сдалась. Понемногу, миг за мигом, Ханна теряла свою мать.
Пока Ханна рассеянно смотрела на угасающий полуденный свет, ее мысли вернулись к невосполнимой потере в сентябре прошлого года, сердце вспомнило всю тяжесть боли.
Ханна хорошо помнила тот день, словно он был вчера. Она жутко перепугалась, увидев у своего стола в университете безумное лицо мефрау Оберон. Пожилая женщина никогда не приходила в университет, никогда не приходила к ней, и Ханна догадалась: случилось страшное.
От испуга ее рука поднялась к горлу, и она смогла выдавить из себя единственное, чего боялась больше всего:
– Мама?
Мефрау Оберон замотала головой:
– Ева и ее мать, – запыхавшись проговорила она.
У Ханны отлегло от сердца, но тут же ее охватил страх за друзей.
– Я зашла к тебе домой, но тебя не оказалось, – говорила мефрау Оберон с одышкой, заламывая руки. – Они пришли за ее семьей. За ними всеми. Они забрали всех евреев из гетто. Никого не оставили.
Выбежав из университета и даже не сказав никому, куда идет, Ханна поспешила в город, а мефрау Оберон, ковыляла за ней. Она должна спасти своих друзей. Она мчалась по улицам Амстердама, ее сердце было готово выпрыгнуть из груди, когда она втягивала и выпускала из легких горячий, липкий воздух, а горло обжигало, когда она пыталась сделать вдох. Не имело значения, как реагирует ее тело, она знала, что не остановится. Нужно бежать, медлить нельзя, время ценно. Нужно убедиться, что с ними все порядке, и все это неправда.
Ее опасения усилились, когда она заметила, что у ворот в Йоденбурт нет охранников и она с легкостью проскользнула внутрь. Она добралась до Евиного дома, где не бывала с тех пор, как этот район отгородили от остального Амстердама. Шатаясь от усталости, она схватилась за калитку, ручейки пота струились по шее и лицу, затекали на грудь. Цепляясь за столбик ворот, она дрожащей рукой нащупала замок. Справившись с ним, она выскочила на тропинку и забарабанила в дверь. Ни отклика, ни ответа. Только мертвая тишина.
Она заколотила снова, да так сильно, что дверь распахнулась сама. Войдя внутрь, Ханна позвала всех по имени, но ее голос глухим бесполезным эхом отразился от стен.
Тишина стояла невыносимая. Исчез обычно веселый гул дома, полного детей, стук швейной машинки Греты, звон грязной посуды в раковине. Все эти оживленные звуки домашнего труда, до войны с порога приветствовавшие Ханну.
Перебегая из комнату в комнату, она успокаивала себя мыслью, что они прячутся. Они должны были спрятаться. Вдруг ей пришла в голову мысль, она и раньше об этом думала, но никак не могла им сообщить. Она найдет и заберет их всех домой, всю семью. Может они смогут пожить в мастерской. Да, подумала она с оптимизмом, они могут спрятаться в отцовской мастерской, и она найдет способ спасти их, как она спасла летчика.
С охватившим воодушевлением, она искала их, выкрикивая по именам:
– Ева. Ева. Грета. Виллем. Ева.
Но в комнатах было тихо.
